У одного мужика-вдовца от покойной жены осталась дочка. Женился он во второй раз на вдове, у которой тоже дочка была. Мачеха сильно обижала падчерицу, хотела ее со свету сжить, чтобы все добро досталось ее Ягусе. Только о том и думала, как бы падчерицу извести.
А была в той деревне мельница, на которой по ночам черти хозяйничали, муку мололи. Людям по ночам молоть нельзя было, после урочного часа никто туда войти не смел, боялись, что черти голову оторвут.
Вот и погнала однажды ночью та мачеха свою падчерицу на мельницу и велела ей смолоть корец пшеницы. Не стала падчерица прекословить, собралась и пошла. Пришла она на ту заклятую мельницу, поставила мешок в лотку, сама к другим мешкам прижалась, дрожит от страха, не знает — то ли остаться, то ли убежать. Да и бежать боязно — того и гляди черти в темноте набросятся. Вот сидит она и видит — идет к ней господин в цилиндре, во фраке, в белых перчатках, только из-под фрака хвост торчит. Подходит он к ней и говорит:
— Марыся, идем танцевать!
А Марыся ему отвечает:
— Э, нет, не пойду. У меня юбки нету!
Указывает, значит, чтобы он принес ей белую юбку.
Пан отправился за юбкой, принес и говорит;
— Марыся, идем танцевать!
— Э, нет, не пойду. У меня сорочки нету.
Сходил он за сорочкой, принес сорочку всю расшитую узорами. Опять зовет ее танцевать. А она отнекивается:
— Э, нет, не пойду. У меня корсажа нету.
Принес он ей цветной корсаж — глаз не отвести.
— Марыся, идем танцевать!
— Э, нет, не пойду. У меня передника нету.
Принес он ей передник.
— Марыся, идем танцевать!
— Э, нет, не пойду. У меня сапожек нету.
Принес он ей сапожки. Не сапожки — чудо, до колен шнуровка, и опять танцевать приглашает.
— Э, нет, не пойду, какие тут танцы! Ботинки ты мне принес, а чулок захватить не догадался. Что ж мне ботинки-то на босу ногу надевать прикажешь?
Принес ей господин чулки, опять зовет танцевать, а она требует бусы, потом сережки, потом перстенек. Все это он ей доставил, танцевать зовет.
— Э, нет, не пойду. Волосы у меня не расчесаны, а расчесать нечем.
Принес он ей гребень, а ей понадобилась лента в косу. Принес черт и ленту, думает: «Ну конец! Теперь-то ей от меня не отвертеться!»
Приглашает ее, а она в ответ:
— Э, нет, не пойду. Мне вперед умыться надо.
— Да в чем же я тебе воду принесу? Нету здесь кувшинов.
— А вот в этом.
И протягивает ему решето.
Взялся черт решетом воду носить. Носил, носил — что наберет, все по дороге выльется, никак не донести. Обозлился черт, швырнул ей решето под ноги да как закричит:
— Ну погоди! Вот придешь еще раз на мельницу, я тебе покажу, мерзавка!
Но тут кончилось его время, и пришлось ему ни с чем прочь убираться. Огляделась Марыся вокруг, смотрит, а мешок уже полон муки. Вскинула она его на спину и понесла домой. А дома все спят, и дверь заперта. Никто и не ждал, что она вернется с мельницы живехонька. А с ней ничего худого не сталось, потому что она смекалистая была и велела черту вещи носить по одной, чтобы время провести и в танцы его чертовские с ним не пускаться. Вот пришла она домой, стучится.
— Кто там? — спрашивает мачеха.
— Отоприте, матушка! Это я, Марыся, с мельницы пришла, мешок муки принесла.
Мачеха, понятно, не обрадовалась, что падчерица вертелась жива-невредима. Отперла она дверь, зажгла свечу, глядит: Марыся это или не Марыся? Присмотрелась как следует — а на Марысе-то корсаж новый, юбка шелковая, передник с вышивкой, бусы как орехи, ботинки до самых колен, шнурованные, в ушах серьги, на руке перстень! Схватилась тут мачеха за голову:
— Марыся, да кто ж тебе все это дал? Ну, говори же! Неужто на мельнице дали?
— Ой, матушка! Каких там только нарядов нет! Бери что душе угодно. А уж какой господин красивый приглашал меня танцевать! Да я не пошла, не захотела.
Стало мачехе завидно. Подумала она: «Нужно мою Ягусю на мельницу послать. Пусть и она принарядится».
И на другую ночь шлет мать Ягусю с корцем пшеницы на мельницу. Не очень-то хотелось Ягусе идти туда ночью, да уж больно хотелось ей нарядиться не хуже Марыся.
Пришла она на мельницу, уселась, сидит, дрожит от страха. И вот является тот самый господин в цилиндре, во фраке и в белых перчатках. Он решил было, что перед ним Марыся. «Ну, — думает, — сейчас расквитаемся!»
— Марыся, — кричит. — Пойдешь со мной танцевать?
А девушка ему в ответ:
— Какие тут танцы, когда у меня нет юбки, нет сорочки, нет передника, башмаков, чулок, корсажа, нет бус, сережек и перстенька, нет ленты в косу и умыться нечем!
Отправился черт за всем этим добром, принес разом все, что у него попросили, ушат с водой не позабыл и торопит:
— Давай побыстрей! Мойся, одевайся, а то у меня времени мало.
Ягуся скоренько оделась, умылась, волосы расчесала и пошла танцевать с чертом. Как прошел с ней черт три круга, так заходило у ней все перед глазами, ноги заплелись. И тогда оторвал ей черт голову и выбросил с мельницы. А туловище просунул через решетку в окне — половина снаружи, половина внутри.
Мать ждет-пождет — нет дочки. Молчит мать, только вздыхает. А жаловаться стыдно, как бы Марыся смеяться не начала. А Марыся-то лежит, не спит, догадывается, о чем мачеха вздыхает и почему Ягуся не идет: должно быть, черт ей голову оторвал. Не утерпела мачеха, и только светать начало, встала и бегом на мельницу! Глядь — голова Ягусина на земле валяется. Запричитала мачеха:
— Боже милосердный! Родное мое дитятко, что же это с тобой сделали?!
Взглянула она вверх, а из окна туловище Ягусино свисает. Не посмела мачеха крик поднять, плакать да жаловаться: боялась, что люди смеяться начнут над ее глупостью. Знала ведь, что на мельнице творится, и сама свою дочку на погибель туда послала.
Вернулась она в свою хату и только показала падчерице Ягусину голову:
— Гляди, что с моей Яхусея сталось!
— Ах, матушка, не надо было ее туда посылать. Там смекалка нужна, без нее живым не уйдешь.
С тех пор полюбила мачеха Марысю больше, чем свою покойную Ягусю. Одна ведь она у нее осталась.
Вот до чего жадность доводит! Уж как жалела потом баба, что польстилась на дурацкие одежки да безделушки и лишилась из-за них любимой дочери.