Жила-поживала у нас в селе девушка. Катей ее звали. И она очень любила своего парочку. А ейны родители ему ее не отдавали. Ладили за другого замуж отдать. Ну, он и ушел в бурлаки. Да в городу и помер. Ну, а Катя все плачет, все плачет, он с ума у ей не идет.
Вот она раз сидит у окошечка, сама прядет, а сама плачет. Вдруг в окошечко: стук, стук. «А кто там?» — «Открой, Катя, я — твоя парочка».
Открыла она, а там он стоит и сани около него, и конь дрожит, из глаз огонь горит. «Едешь ли, Катя, со мной?» — «Еду».- «Ну, сряжайся». Она взяла точиво. Большущий кусок у ней был. Склала в сундучок; шубку оболокла и вышла. Посадил он ее в саночки, и поехали. Конь бежит, земля дрожит, огненным глазом по дороге светит. Месяц по небу ходит. Он ее целует, обнимает, а сам такой страшной, и губы холодные. Она и сдогадалась, что покойник. А виду не подает.
Он и запой:
Месяц светит, ветер воет,
Девушка, девушка, чи боишься меня?
«Нет,- говорит,- не боюсь».
А куда там не боюсь, еле зубы-те унимает, дрожит вся! Он и вдругорядь:
Месяц светит, ветер воет,
Катенька, Катя, не боишься меня? «Нет,- говорит,- не боюсь». Он и в третий раз:
Месяц светит, ветер воет,
Девушка, Катенька, не боишься ли меня? «Нет,- говорит, — не боюсь».
Тут они до пошета доехали. Он ее из саней вынул, и конь пропал. Она говорит: «Где твой дом?» А он говорит: «Вот мой дом».
Тут могила раскрылась. Он и говорит: «Ложись в могилу». А она ему: «Погоди, иди ты вперед, придано принимай». Он в могилу и скочил. Она ему давай все поодинке выдавать: кофточку, юбку, рубахи, платки… Глядит — последняя рубаха осталась, а до утра-свету далеко еще. Она давай рубаху на лепестки рвать. Рвала, рвала да ему давала. Глядь, последний лепесток остался, а до утра-свету далеко еще.
А он из могилы: «Ложись, поди». А она ему: «Стой. Ты ране точиво принимай. Я буду подавать, а ты аршином меряй, много ли?»
Она ему конец точива дала да малюсеньку щепочку. Он это щепочкой меряет да считает: «Раз аршин, да и два аршин…» А она край точива за березу завязала да бежать.
Бежит по погосту, из всех могил ей руки тянут. Все ладят за ноги хватить.
Выбежала она за ограду, слышит — мертвец вслед бежит, догоняет. Тут стояла край дороги изба. Катя в избу вбежала, двери приперла. Видит, лежит на столе покойник да краюха хлеба, а под лавкой петух сидит. Схватила Катя петуха да краюху хлеба и за печь.
Стал покойник двери грызть. Грыз-грыз, дыру прогрыз, голову высунул. Дала Катя петуну хлеба: «Запой, петун!»
А петун не поет. Мертвец двери грыз-грыз, большу дыру выгрыз, плечи выпялил. Дает Катя хлеба петуну: «Запой, петун!» Не поет петун. А уж мертвец в избу влез.
Тут соскочил покойник, что на столе лежал, и давай они грызться. Грызлись, грызлись, жених Катин одолевает. Пал покойник на пол. А тот к Кате подбирается. А тут вдруг петун запел. Тут и этот на пол пал. Черный весь сделался.
Катя через него перескочила и домой побежала. Созвала народ, этих покойников отчитали и похоронили. И все тут.