Солнце с утра палило землю. Птицы улетели к прохладным колодцам. Ящерицы и те попрятались под камнями. А дехкане никуда не попрятались: от зари до зари они гнули спины на своих полях, растрескавшихся от зноя. Весь день Ярты со своим отцом поливал хлопковое поле и очень устал, потому что это была нелегкая работа.
Недаром народ сложил пословицу: пошлешь на полив, узнаешь, кто ленив!
Они трудились до позднего вечера; когда же солнце коснулось края земли, старик сказал:
— Довольно мы потрудились, сынок, пойдем домой и напьемся чаю.
Ярты вымыл руки в арыке, вскинул на плечо свой маленький кетмень и пошел вслед за отцом. Отец пел, а Ярты ему подпевал:
Снег на горных вершинах бел,
Хлопок еще белей.
Голубиный пух легок,
А хлопок еще легче.
Хлопок нас одевает,
Хлопок нас кормит, —
Слава тому, кто вырастил хлопок…
Песня кончилась, и дорога кончилась. Отец и сын пришли домой.
Мать вышла навстречу и сказала:
— Скорей садитесь. Ужин готов.
Старик и Ярты разостлали посреди двора кошму-подстилку, покрыли ее белым платком и стали ждать, когда старуха подаст им кашу из тыквы. Но не кашу из тыквы, а жирный душистый плов приготовила в этот день на ужин старуха. С улыбкой поставила она перед хозяином полное блюдо риса, украшенного кусками жареной баранины, и сказала:
— Кто потрудился, тот может и отдохнуть. Вы много работали сегодня и заслужили хороший ужин. Для вас выменяла я у соседки за моток шерсти кусок жирной баранины и наварила полный котел отличного плова.
Ярты с отцом смеясь засучили рукава, натерли чесноком хлебные лепешки и уже поднесли к губам первую горсть желтого и прозрачного от жиру риса, как вдруг за дувалом раздался жалобный крик:
— Во имя аллаха-бога, отворите калитку и впустите в дом бедных путников, умирающих с голоду у вашего порога.
Конечно, старуха сейчас же встала, широко распахнула калитку и сказала, как велит обычай:
— Войдите, добрые люди. Ни один голодный еще не ушел из нашего дома без куска хлеба.
Путники вошли. Это были два толстых дервиша — два странствующих монаха. Они были одеты в рваные, засаленные халаты, подпоясанные веревками. Поклонившись хозяевам, дервиши принялись бормотать молитвы, а потом, не ожидая, что их пригласят, подсели поближе к блюду с пловом и очистили его так быстро, что Ярты даже не успел моргнуть глазом.
Старик посмотрел на груду костей, оставшуюся от вкусного ужина, и вздохнул. Но пословица говорит: последний чай гостю отдай! И хозяин отвязал от пояса маленький кожаный мешочек, в котором он хранил свой любимый зеленый чай, потому что гость имеет право на отдых и уважение.
Когда гости напились и наелись, хозяева уложили их спать в кибитке на своих одеялах, а сами легли во дворе под телегой и всю ночь дрожали от холода.
Наутро старик и Ярты снова пошли работать на хлопковое поле, а старуха принялась стирать гостям рубахи и засаленные халаты.
Так было и на другой день, и на третий: Ярты с родителями трудился от восхода и до заката солнца, а два толстых монаха только ели, пили и спали и ничего не делали. Когда же старуха жаловалась им на тяжелую крестьянскую долю, они ласково отвечали:
— Не грусти, хозяйка, — мы помолимся, и аллах подарит тебе счастье и богатство.
Они садились посреди двора на ковер и, раскачиваясь из стороны в сторону, принимались петь.
Так было и на четвертый и на пятый день.
Наконец Ярты сказал своей матери:
— Апа-джан, отчего ты не прогонишь этих разбойников? Долго ли еще мы будем на них работать, а сами жить впроголодь?
— Что ты, сынок! — зашептала в ответ старуха. — Разве можно выгнать из дому гостей, да еще монахов! Этого никогда не простит нам мулла: ведь они святые!
А святые отъелись, стали еще более толстыми и румяными и на пятый день сказали хозяевам:
— Радуйтесь, правоверные! Сегодня мы молились всю ночь и узнали волю бога-аллаха: он приказал нам остаться здесь навсегда, а поэтому дом ваш станет теперь благословенным домом, — каждое утро и каждый вечер мы будем читать молитвы за ваше здоровье из священной книги Корана!
И дервиши остались жить в доме родителей Ярты-гулока. Старуха молчала. Старик вздыхал и шепотом говорил своему маленькому сыну:
— Что мы можем сделать, сынок? Такова участь дехканина: что не возьмет хан, отнимет бай. А что бай не отнимет, — вытянут у тебя святые слуги аллаха. Так жили наши отцы и деды. И мы с матерью так живем.
Ярты чуть не плакал — так жалко было ему старика-отца.
«Если дервиши проживут у нас до зимы, и отец и мать погибнут от голода и холодного ветра!» — так думал малыш и решил во что бы то ни стало прогнать незваных гостей из родного дома. Но не знал еще, как это сделать.
Долго думал Ярты. Он думал в поле, окапывая хлопок под палящими лучами солнца, думал дома, помогая отцу поить ишака и верблюда, думал ночью, ворочаясь на жесткой подстилке, и, наконец, придумал.
Однажды, темной, безлунной ночью, когда дервиши, наевшись до отвала, громко храпели в теплой кибитке, Ярты выполз из-под телеги и потихоньку подкрался к спящим монахам. «Святые» спали так крепко, что ничего не слыхали. А Ярты взял бечевку и крепко-накрепко связал ею длинные бороды странствующих монахов.
— Погодите же, лежебоки! — погрозил им мальчик своим кулачком. — Я вас отучу есть чужой хлеб!
Так сказал Ярты и длинною камышинкой стал щекотать в носу у одного из монахов. Толстый дервиш чихнул, повернулся на другой бок и опять захрапел. Тогда Ярты подкрался ко второму дервишу. Второй дервиш отмахнулся от камышинки, как от назойливой мухи, но Ярты настойчиво продолжал щекотать его и щекотал до тех пор, пока монах не проснулся. Дервиш открыл глаза, сел на подушках и стал зевать. Потом он откинул теплое одеяло и решил выйти из кибитки — взглянуть, не пора ли завтракать. Но стоило встать монаху, как он почувствовал, что кто-то держит его за бороду. Монах рассердился и закричал на своего приятеля:
— Эй, старый верблюд, — пусти! Зачем ты держишь меня за бороду?!
Приятель проснулся и тоже вскочил. И тотчас же, схватившись за бороду, завыл от боли:
— Несчастный! Ты вырвал мне полбороды, на каждом волоске которой качается ангел!
— Разбойник! — кричал первый монах. — Не я, а ты оборвал мне бороду! Я тебе этого никогда не прощу!
С этими словами он так сильно ударил приятеля в жирный бок, что оба повалились на одеяла. Они стали кататься по полу, изо всех сил избивая друг друга.
На шум прибежал старик. В темноте он не понял, что происходит, и подумал, что в кибитку забрались воры и напали на дорогих гостей. Старик схватил палку и принялся бить драчунов по широким спинам. Ярты тоже не остался без дела. Он вскочил на дувал и заорал во все горло:
— Эй, соседи! Скорее на помощь! В наш дом ворвались разбойники и убивают наших святых гостей! Если вы не придете, вы прогневаете аллаха!
Он разбудил весь аул. Закричали верблюды, заревели ишаки, собаки подняли неистовый лай, и во двор стариков со всех сторон стали сбегаться соседи, вооруженные чем попало.
Дервиши давно уже выбежали из кибитки и продолжали драку посреди двора. Всем аулом дехкане набросились на драчунов и так их отколотили, что монахи, забыв про свою толщину, бросились прочь со двора и без оглядки помчались прямо в пески. А следом за ними бежали все собаки аула.
В этот день и отец, и мать, и Ярты-гулок наелись досыта плову, а когда наступила ночь, пошли спать в свою кибитку.
Ярты сказал отцу:
— Ата-джан, не кажется ли тебе, что теперь все дервиши за сто верст-ташей будут обходить наш дом?
Отец ответил:
— Пусть будут твои слова сказаны в добрый час. Добрый джинн сжалился над нами и избавил нас от напасти.
Ярты-гулок сладко зевнул, натянул на себя теплое одеяло и шепнул отцу:
— Ты прав, ата. Сегодня твой добрый джинн будет спать на своей кошме и в своей кибитке.
Так ответил Ярты и крепко заснул.
Мать посмотрела на сына и покачала своей головой, а старик засмеялся.