Иной раз в начале осени выдается редкий денек. Он весь будто вылит из голубого стекла и разукрашен тонкою позолотой. Прозрачно синеет даль, а березки на косогоре стоят тоненькие и прямые, как белые свечи. Их вянущая листва так и светится золотым огоньком. Синее небо, синяя даль, блеск солнца и разноцветный убор лесов — как все это походит на какой-то сказочный праздник, на последний привет уходящего лета.
Все в природе словно прощается с солнцем, с теплом, хочет последний раз нарядиться поярче, чтобы потом надолго снять свой прощальный наряд и запереть его в кованный серебром тяжелый сундук зимы.
Вот в такой-то погожий осенний день, помню, бродил я с ружьем и собакой по березовым перелескам — охотился на вальдшнепов.
Обошел одну поляну, другую, третью… Уже начинало смеркаться. Ярче горели в осенних сумерках желтые свечи берез. Ветер стих. Наступал прозрачный сентябрьский вечер.
Я сел на пень. Каро улегся у моих ног; так мы провожали этот тихий денек.
Неожиданно что-то захрустело вдали, затрещали сучья — все ближе, ближе… Какой-то хриплый отрывистый рев, не то стон послышался в тишине.
Каро вздрогнул, хотел вскочить. Но я приказал ему оставаться на месте. Ничего страшного: ведь это ревет мирный лесной великан — лось.
А вот он и сам показался на другом конце поляны и широким шагом направился через нее.
Какой он могучий, с огромными рогами, будто несет на голове корявый пень с торчащими в стороны сучьями.
Лось был, видимо, возбужден. Он ревел все громче и громче и мотал головой в разные стороны.
На его пути — молодая березка. Неожиданно лось зацепил ее рогом, рванул… Раздался легкий треск будто угасшей свечи. Золотая вершинка вспыхнула последний раз, на землю посыпались искры листьев. И вот уже вместо деревца-свечи нелепо, словно огарок, торчит обломанный белый стволик.
«Погасив свечу», лесной хозяин грузно зашагал дальше и скрылся из глаз. Но еще долго потом в чаще леса слышался хруст ветвей и глухой рев уходящего зверя.
А я смотрел туда, куда скрылся лось, и мне стало как-то не по себе: зачем могучий лесной богатырь так бессмысленно исковеркал, сломал молодое деревце.
«Лесной житель, и сам же портит, ломает лес», — с досадой подумал я, еще раз взглянув на сломанную березку. Она уныло торчала посреди поляны и больше уже не походила на золотую свечу.
Начало быстро темнеть, небо заволокли тучи, подул ветер, праздник природы окончился.
* * *
Этот маленький, совсем незначительный случай со сломанной лосем березкой почему-то надолго остался у меня в памяти. Увидишь, бывало, где-нибудь изуродованное деревце и сразу вспомнишь про ту березку.
Прошло больше года. И вот однажды весной я снова забрел на ту же поляну. Но теперь все было совсем по-иному, чем в тот памятный осенний вечер.
Было утро, весеннее утро в лесу. Роса еще не обсохла. Крошечные водяные капли повисли всюду на листьях, цветах, на стеблях травы. Из-за вершин деревьев выглянуло солнце, и в тот же миг в каждой капле росы будто зажегся ослепительно яркий фонарик. Они были все разные — синие, розовые и голубые. Но больше всего розовых. Весь лес сиял розовым светом.
Это был тоже праздник в лесу, но праздник совсем иной — рождение новой жизни. Теперь вся поляна была покрыта не желтыми опавшими листьями, а цветами, тысячами разноцветных цветов. На деревьях шелестела молодая листва, в кустах щебетали птицы, и, словно отсчитывая кому-то много-много счастливых дней, в лесной глуши куковала кукушка.
А вот посреди поляны и сломанная березка. За тот долгий срок, который прошел с нашей первой встречи, деревце уже успело оправиться. Вместо обломанной лосем верхушки оно выпустило вверх целый пучок тоненьких молодых побегов.
Я очень обрадовался, что деревце не погибло. Как хорошо растут на сломанном месте ее побеги; будто сказочный дед-лесовик начал плести зеленую корзиночку, заготовил прутья, собрал их в пучок, да не успел еще загнуть концы и как следует оплести их.
«Славная работа», — подумал я, трогая деревце. И вдруг из его густой зеленой вершины выпорхнула птица — лесная малиновка.
Я осторожно наклонил березку. Так и есть: в развилке ветвей было свито гнездо и в нем лежали розовые яички.
Отойдя от дерева на другой конец поляны, я стал наблюдать за тем, как малиновка вновь возвратилась в свое гнездо.
Я мысленно представил себе: вот теперь она уже уселась насиживать яйца. Птичка вся распушилась, сидит такая озабоченная, важная; ведь нелегкое дело вывести и вырастить детвору.
Самочка малиновки сидит, затаившись в гнезде, а ее парочка пристроилась неподалеку среди ветвей и распевает громкую песню. Эта песня, по-своему, по-лесному, говорит о счастье, о красоте жизни, о любви. И отовсюду кругом, из каждого куста неслась такая же веселая, счастливая песня.
Глядя на деревце, я вспомнил старого лося и его «злую» проделку. Да он, оказывается, вовсе не погубил березку, не повредил лесу. Случилось совсем иное: лесной богатырь, сам не зная того, просто-напросто помог птице устроить уютное гнездышко.