— Говорят, а Аллах лучше знает, — сказал Бахрам, — что был в городе Куфе [255] один человек, из знатных его обитателей, которого звали ар-Раби ибн Хатим, и обладал он большими деньгами и жил привольно. И достался ему ребенок, которого он назвал Нимат-Аллах [256].
И вот в некий день был он на площадке работорговцев и вдруг увидел невольницу, выставленную для продажи, и на руках у нее была маленькая рабыня редкой красоты и прелести. И ар-Раби сделал знак работорговцу и спросил его: «За сколько идут эта невольница и ее дочь?» — и работорговец ответил: «За пятьдесят динаров!» — «Напиши условие, возьми деньги и отдай их ее владельцу», — сказал ар-Раби. И потом он отдал работорговцу цену девушки и дал ему плату за посредничество и, взяв невольницу и ее дочь, отправился с ними домой.
И когда его жена, дочь его дяди, увидела невольницу, она спросила: «О сын дяди, что это за невольница?» — и ар-Раби ответил: «Я купил ее, желая иметь эту маленькую, что у нее на руках. Знай, когда она вырастет, не будет в землях арабов и неарабов ей подобной, и никого лучше ее».
И дочь его дяди сказала: «Прекрасно то, что ты решил!» — а затем она спросила невольницу: «Как твое имя?» — «О госпожа, мое имя Тауфик», отвечала невольница. «А как имя твоей дочери?» — спросила жена ар-Раби, и невольница отвечала: «Сад». И жена ар-Раби воскликнула: «Ты сказала правду! Ты счастлива, и счастлив тот, кто тебя купил!»
«О сын моего дяди, как ты ее назовешь?» — спросила она потом. И ар-Раби ответил: «Как ты выберешь», — и тогда она сказала: «Назовем ее Нум» [257], — и ар-Раби воскликнул: «Прекрасно то, что ты придумала!»
И маленькая Нум воспитывалась с Нимой, сыном арРаби, в одной колыбели, пока они не достигли возраста десяти лет. И каждый из них был красивее другого, и мальчик стал называть ее: сестрица, а она называла его: братец.
А потом ар-Раби обратился к своему сыну Ниме, когда тот достиг этого возраста, и сказал ему: «О дитя мое, Нум тебе не сестра, наоборот, она твоя невольница, и я купил ее на твое имя, когда ты был в колыбели. Не зови же ее с этого дня своей сестрой». И Нима сказал своему отцу:
«Если так, я женюсь на ней», — и затем он вышел к своей матери и осведомил ее об этом, и та сказала: «О дитя мое, она твоя невольница». И Нима ибн ар-Раби вошел к этой невольнице и полюбил ее, и над ними прошло несколько лет, и пребывали они в таком положении. И не было в Куфе девушки красивее Нум и приятнее и изящнее ее.
Она выросла и читала Коран, изучила науки и узнала способы игры на инструментах, и сделалась искусной в пении и владении увеселяющими инструментами, так что превзошла всех людей своего века.
И в один день из дней она сидела со своим мужем Нимой, сыном ар-Раби, в покоях питья, и, взяв лютню, натянула ее струны и развеселилась и, заведя напев, произнесла такое двустишие:
«Когда ты — владыка мой, чьей милостью я живу,
И меч мой, срубающий превратностей голову,
Не нужно ни Звида мне, ни Амра [258] в защитники
Тебя лишь, когда тесны вдруг станут пути мои»,
И Нима пришел в великий восторг и сказал ей: «Ради моей жизни, о Нум, спой нам под бубен и музыкальные инструменты!» И она затянула напев и пропела такие стихи:
«Поклянусь я тем, у кого в руках узда моя
Не послушаюсь я в любви к нему хулящих.
И хулителей рассержу я всех, повинуясь вам,
И расстанусь я с наслажденьями покоя.
И вырою для страсти к вам посреди души
Могилу я, и знать не будет сердце».
И юноша воскликнул: «От Аллаха твой дар, о Нум!»
И пока они пребывали в приятнейшей жизни, вдруг сказал аль-Хаджжадж [259] во дворце наместничества: «Я обязательно должен ухитриться захватить эту невольницу, которую зовут Нум, и отослать ее к повелителю правоверных, Абд-аль-Мелику ибн Мервану, так как в его дворце не найдется никого, кто бы был ей подобен и пел лучше ее».
И он позвал старуху надсмотрщицу и сказал ей: «Пойди в дом ар-Раби и повидайся с невольницей Нум и найди способ захватить ее, так как на лице земли не найдется ей подобной». И старуха вняла тому, что сказал альХаджжадж, и когда наступило утро, она надела свою шерстяную одежду и повесила себе на шею четки, где число зерен было тысячи, и взяла в руки посох и йеменский бурдюк…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести тридцать восьмая ночь
Когда же настала двести тридцать восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха вняла тому, что сказал аль-Хаджжадж, и когда наступило утро, она надела свою шерстяную одежду и повесила себе на шею четки, где число зерен было тысячи, и, взяв в руки посох и йеменский бурдюк, пошла восклицая: «Слава Аллаху и хвала Аллаху! Нет бога, кроме Аллаха! Аллах велик! Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!»
И она все время славила Аллаха и молилась (а сердце ее было полно козней и хитростей), пока не достигла дома Нимы ибн ар-Раби ко времени полуденной молитвы.
И она постучала в дверь, и привратник открыл ей и спросил ее: «Чего ты хочешь?» — и старуха ответила: «Я нищенка богомолица, и меня настигла полуденная молитва, и я хочу помолиться в этом благословенном месте». «О старуха, — ответил привратник, — это дом Нимы ибн ар-Раби, а не собор и не мечеть». И старуха молвила: «Я знаю, что нет собора или мечети, подобного дому Пимы ибн ар-Раби; я надсмотрщица из дворца повелителя правоверных и ушла, чтобы молиться и странствовать». — «Я не дам тебе войти», — сказал привратник. Разговоры между ними умножились, и старуха вцепилась в привратника и воскликнула: «Помешают ли подобной мне войти в дом Нимы ибн ар-Раби, когда я захожу в дома эмиров и вельмож?»
И вдруг вышел Нима и, услыхав их разговор, засмеялся и велел старухе войти за ним, и он вошел, а старуха вошла сзади, и Нима привел ее к Нум. И старуха приветствовала ее наилучшими приветствиями, а увидя Нум, она оторопела и изумилась ее чрезмерной красоте и сказала ей: «О госпожа, призываю на тебя защиту Аллаха, который сравнял тебя с твоим господином в отношении красоты и прелести».
И затем старуха встала в михрабе и принялась кланяться, падать ниц и молиться, и прошел день, и пришла ночь с ее мраком, и тогда девушка сказала: «О матушка, дай отдых твоим ногам на часок», — а старуха ответила:
«О госпожа, кто ищет жизни будущей, тот утомляет себя в здешней жизни, а кто не утомляет себя в здешней жизни, тому не достичь обиталища чистых в жизни будущей».
Потом Нум подала старухе еду и сказала ей: «Поешь моего кушанья и помолись за меня о прощении и милости», а старуха сказала ей: «О госпожа, я пощусь, а что до тебя, то ты женщина, которой подобает есть, пить и радоваться, и Аллах простит тебя. Ведь сказал Аллах великий: «Кроме тех, кто раскается и совершит дело праведное».
И девушка просидела со старухой, разговаривая, некоторое время, а потом Нум сказала Ниме: «О господин, упроси эту старуху остаться на время с нами. У нее на лице следы благочестия». — «Очисти ей место, куда бы она могла уходить для молитвы, и не давай никому входить к ней, — отвечал Нима. — Может быть, Аллах, славный и великий, поможет нам через ее благословение и не разлучит нас».
И после этого старуха провела ночь, молясь и читая Коран до утра, а когда Аллах засветил утро, она пришла к Ниме и Нум и пожелала им доброго утра и сказала: «Поручаю вас Аллаху». — «Куда ты идешь, о матушка? спросила ее Нум. — Мой господин приказал мне освободить для тебя помещение, где бы ты всегда могла поклоняться богу и молиться». — «Да сохранит его Аллах, и да продлит он свое благоволение к вам! — отвечала старуха. — Я хочу, чтобы вы наказали привратнику не мешать мне входить к вам; если захочет Аллах великий, я пойду странствовать по чистым местам и стану за вас молиться, после поклонения богу и молитвы, каждый день и каждый вечер».
И потом старуха вышла из дома, а девушка Нум плакала о разлуке с нею, и не знала, по какой причине она к ней пришла. И старуха отправилась к аль-Хаджжаджу и пришла к нему, и тот спросил: «Что идет за тобою?» — а старуха сказала: «Я посмотрела на эту невольницу и увидела, что женщины не рожали в ее время никого лучше ее». И аль-Хаджжадж воскликнул: «Если ты сделаешь то, что я тебе приказал, тебе достанется от меня обильное благо». — «Я хочу от тебя полный месяц сроку», — сказала старуха, и аль-Хаджжадж отвечал: «Я даю тебе сроку месяц». Тогда старуха стала заходить в дом Нимы и его невольницы Нум…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести тридцать девятая ночь
Когда же настала двести тридцать девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, старуха стала заходить в дом Нимы и Нум, и они оказывали ей все большее уважение. И старуха непрестанно, и вечером и утром, была у них, и все в доме говорили ей: «Добро пожаловать!»
И наконец, в один из дней, старуха осталась с девушкой наедине и сказала ей: «О госпожа моя, клянусь Аллахом, когда я прибуду в пречистые места, я буду за тебя молиться, и мне хотелось бы, чтобы ты была со мной и повидала старцев, достигших единения с Аллахом, и они помолились бы за тебя о том, чего ты хочешь».
И невольница Нум сказала ей: «Ради Аллаха, о матушка, возьми меня с собой», — тогда старуха ответила: «Попросись у твоей свекрови, матери Нимы». И девушка сказала своей свекрови: «О госпожа, попроси у моего господина, чтобы он пустил нас с тобою выйти в какой-нибудь день, вместе с моей матушкой-старушкой, чтобы помолиться и призвать Аллаха вместе с факирами в почитаемых местах». А когда пришел Нима и сел, старуха подошла к нему и стала целовать ему руки и просить его, но он не позволял ей этого и не дал своего согласия.
И старуха благословила его и вышла из дома.
Когда же настал следующий день, старуха пришла (а Нимы не было в доме) и, обратившись к невольнице Нум, сказала ей: «Мы молились за тебя вчера; поднимайся сейчас же — ты прогуляешься и вернешься прежде, чем придет твой господин». И девушка сказала своей свекрови: «Прошу тебя ради Аллаха, позволь мне выйти с этой праведной женщиной, я посмотрю на друзей Аллаха в почитаемых местах и скоро вернусь, прежде чем придет мой господин». — «Я боюсь, что узнает твой господин», — сказала мать Нимы, но старуха воскликнула:
«Клянусь Аллахом, я не дам ей присесть на землю! Она будет смотреть, стоя на ногах, и не замешкается».
И старуха увела девушку хитростью и привела ее во дворец аль-Хаджжаджа и осведомила его о приходе девушки, поместив ее сначала в комнату. И аль-Хаджжадж пришел и посмотрел на нее и увидал, что она прекраснее всех людей своего времени и что он не видывал ей подобной. И Нум, увидав аль-Хаджжаджа, закрыла от него лицо, а аль-Хаджжадж, не оставив ее, сейчас же позвал царедворца и, отрядив с ним пятьдесят всадников, велел ему взять девушку, посадить ее на быстрого верблюда, отправиться с ней в Дамаск и вручить ее повелителю правоверных Абд-аль-Мелику ибн Мервану. И он написал халифу письмо и сказал царедворцу: «Отдай ему это письмо, возьми ответ и поторопись вернуться ко мне».
И царедворец поспешно взял девушку, посадил ее на верблюда и выехал, и отправился с нею, и девушка плакала от разлуки со своим господином. И они прибыли в Дамаск, и царедворец попросил разрешения войти к повелителю правоверных, и когда тот разрешил, царедворец вошел к нему и рассказал историю с невольницей, и халиф отвел ей комнату. А потом халиф вошел в свой харим, увидал свою жену и сказал ей: «Аль-Хаджжадж купил мне невольницу из дочерей вельмож Куфы за десять тысяч динаров и прислал мне это письмо, а вместе с письмом прибыла невольница». И жена халифа сказала ему…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до двухсот сорока
Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот сорока, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царь рассказал своей жене историю невольницы, его жена сказала ему: «Да увеличит Аллах к тебе свою милость!»
А потом сестра халифа Абд-аль-Мелика вошла к невольнице и, увидав ее, воскликнула: «Клянусь Аллахом, не будет обманут тот, в чьем жилище ты находишься, хотя бы цена за тебя была сто тысяч динаров!» И невольница Нум спросила ее: «О светлоликая, какого царя этот дворец и какой это город?» — и сестра халифа ответила:
«Это город Дамаск, а этот дворец — дворец моего брата, повелителя правоверных, Абд-аль-Мелика ибн Мервана».
«Ты как будто не знаешь этого?» — спросила она потом, и девушка ответила: «Клянусь Аллахом, госпожа, это было мне неведомо». — «А тот, кто продал тебя и получил за тебя деньги, не осведомил тебя о том, что тебя купил халиф?» — воскликнула сестра халифа, и девушка, услышав эти слова, стала лить слезы и заплакала, и сказала про себя: «Удалась против меня хитрость!» И потом она подумала: «Если я стану говорить, никто мне не поверит. Лучше я буду молчать и потерплю, зная, что помощь Аллаха близка». И она поникла головой от стыда, и щеки у нее покраснели от следов путешествия и солнца.
И сестра халифа оставила ее на этот день, а на другой день она пришла с материей и ожерельями из драгоценных камней и одела девушку. И тогда повелитель правоверных вошел и сел с нею рядом, и сестра его сказала ему: «Посмотри на эту девушку, которой Аллах даровал совершенную красоту и прелесть». — «Сними с лица покрывало», — приказал халиф Нум, но она не сняла покрывала с лица, и халиф не увидал ее лица, а увидал только ее руки, и любовь к ней запала в его сердце. «Я войду к ней только через три дня, когда она с тобой подружится», — сказал он своей сестре и, поднявшись, вышел от девушки, и девушка принялась раздумывать о своем деле и вздыхать от разлуки со своим господином Нимой.
А когда пришла ночь, девушка заболела горячкой и не стала ни есть, ни пить, и ее лицо и прелести изменились. И халифа осведомили об этом, и ему стало тяжко из-за девушки, и он направил к ней врачей и людей проницательных, но никто не знал, как ее лечить.
Вот что было с нею. Что же касается ее господина, Нима, то он пришел домой и сел на постель и позвал: «Нум!» — но она ему не ответила. И он поспешно поднялся и позвал, но никто не вошел к нему, и все невольницы в доме попрятались, боясь ее господина. И Нима вышел к своей матери и увидал, что она сидит, положив щеку на руку, и спросил ее: «О матушка, где Нум?» — и мать его сказала: «О дитя мое, она с той, кому ее можно скорее доверить, чем мне: с той, старушкой праведницей. Она вышла с нею, чтобы посетить факиров, и вернется». — «И когда это был у нее такой обычай? сказал Нима. — В какое время она ушла?» — «Она ушла утром», — отвечала мать Нимы. И Нима воскликнул: «Как ты ей это позволила?» — «Это старуха мне посоветовала», — сказала ему мать.
И Нима вскричал: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!» И потом он вышел из дома, — а мир исчез для него, — и пришел к начальнику стражи и сказал ему: «Ты хитришь со мною и похищаешь мою невольницу из моего дома! Я непременно пожалуюсь на тебя повелителю правоверных». — «А кто ее увел?» — спросил начальник стражи. И Нима ответил: «Старуха такого-то и такого-то вида, и на ней шерстяная одежда, а в руках у нее четки, где число зерен тысячи». — «Укажи мне эту старуху, и я освобожу твою невольницу», — сказал начальник стражи. И Нима воскликнул: «Но кто же знает эту старуху?» — «Никто не знает скрытого, кроме Аллаха, велик он и славен», — отвечал начальник стражи, и он понял, что это хитрая старуха от альХаджжаджа. «Я требую мою невольницу только от тебя, и между мною и тобою будет аль-Хаджжадж», — сказал ему Нима, а начальник стражи ответил: «Иди к кому хочешь!»
И Нима пошел во дворец аль-Хаджжаджа (а отец его был из числа вельмож Куфы), и когда он достиг его дома, привратник аль-Хаджжаджа вошел к аль-Хаджжаджу и осведомил его об этом деле. И когда Нима встал пред ним, аль-Хаджжадж спросил его: «Что с тобой?»»Со мною было такое-то и такое-то дело», — отвечал Нима. А аль-Хаджжадж сказал: «Подайте сюда начальника охраны, и мы прикажем ему поискать старуху».
Когда же начальник охраны явился пред лицо альХаджжаджа (а тот знал, что начальник охраны знает старуху), аль-Хаджжадж сказал ему: «Я хочу, чтобы ты поискал невольницу Нимы ибн ар-Раби». И начальник стражи ответил: «Не знает сокрытого никто, кроме великого Аллаха!» — «Ты непременно должен отрядить конных и поискать эту невольницу на дорогах и поглядеть в городах», — сказал аль-Хаджжадж…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести сорок первая ночь
Когда же настала двести сорок первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что альХаджжадж сказал начальнику охраны: «Ты непременно должен отрядить конных и посмотреть в городах и высмотреть девушку на дорогах и поискать эту девушку», — а потом он обратился к Ниме и сказал: «Если твоя невольница не воротится, я дам тебе десять невольниц из моего дома и десять невольниц из дома начальника охраны. Иди искать невольницу», — сказал он начальнику охраны.
И начальник охраны вышел, а Нима был озабочен и отчаялся в жизни. А он достиг возраста четырнадцати дет, и на щеках его не было растительности. И стал он плакать и рыдать и держался вдали от своего дома, и они с матерью не переставали плакать до самого утра. И отец Нимы обратился к нему и сказал: «О дитя мое, поистине аль-Хаджжадж устроил против девушки хитрость и захватил ее, но от одного часа до другого Аллах доставляет помощь». И заботы Нимы увеличились, и не знал он, что говорил; и не понимал, кто к нему входит; и оставался он больным три месяца, и его состояние изменилось, и отец его отчаялся в нем, а врачи пришли к Ниме и сказали: «Нет для него другого лекарства, кроме невольницы».
И вот в один из дней его отец сидел, и услышал он про одного умелого врача, персиянина, которому люди приписывали большое искусство лечить и читать по звездам и гадать на песке. И ар-Раби призвал этого врача, а когда он явился, посадил его с собою рядом и оказал ему уважение и сказал: «Посмотри, в каком состоянии мой сын». — «Дай руку», — сказал врач Ниме. И тот подал руку, и врач пощупал ему пульс и посмотрел ему в лицо, и засмеялся и, обратившись к его отцу, сказал: «У твоего сына нет ничего, кроме недуга в сердце».
«Ты прав, о врач, — ответил ар-Раби. — Посоветуйся о деле моего сына с твоим искусством, и расскажи мне все об его состоянии, ничего от меня не скрывая». И персиянин ответил: «Он привязался к одной девушке, а эта девушка в Басре или в Дамаске, и лекарство для твоего сына лишь в том, чтобы с нею встретиться». — «Если ты сведешь их, у меня будет чем тебя обрадовать, и ты проживешь всю жизнь с деньгами и в благоденствии», сказал ар-Раби. И персиянин молвил: «Поистине, это дело близкое и нетрудное».
А потом он обернулся к Ниме и сказал: «С тобою не будет беды, укрепи же свое сердце, успокой душу и прохлади глаза! Выложи из твоих денег четыре тысячи динаров», — сказал он ар-Раби. И тот вынул деньги и вручил их персиянину, а персиянин сказал ему: «Я хочу, чтобы твой сын поехал со мною в Дамаск, и если захочет Аллах великий, я не вернусь иначе, как с девушкой». А затем персиянин обернулся к юноше и спросил его: «Как тебя зовут?» — и юноша ответил: «Нима», — и тогда персиянин сказал: «О Нима, сядь и пребывай под охраной Аллаха великого: Аллах соединит тебя с твоей возлюбленной».
И Нима сел прямо, а персиянин сказал ему: «Укрепи свое сердце. Мы выедем в этот же день. Ешь, пей и развлекайся, чтобы стать сильным для путешествия». А после Этого персиянин стал справлять свои дела и забрал все, что ему было нужно из редкостей, и он взял у отца Нимы десять тысяч динаров и взял у него коней и верблюдов и все прочее, что нужно для перевозки тяжестей в пути.
А потом Нима простился со своим отцом и матерью и отправился с врачом в Халеб, но не напал там на след девушки. Затем они достигли Дамаска и прожили там три дня, после чего персиянин нанял лавку и уставил в ней полки тонким фарфором и крышками и украсил полки золотом и кусками дорогих материй. Он поставил перед собою сосуды и бутылки, в которых были разные масла и всякие лекарства, и вокруг бутылок он поставил кубки из хрусталя, а перед собою он положил доску и астролябию.
И он оделся в платье врачей и лекарей и, поставив перед собою Ниму, одел его в рубаху и шелковый плащ, и обвязал ему стан шелковым полотенцем, вышитым золотом.
И потом персиянин сказал Ниме: «О Нима, ты с сегодняшнего дня мой сын; не называй же меня иначе как отцом, а я буду называть тебя только сыном», — и Нима отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»
И жители Дамаска стали собираться перед лавкой персиянина, глядя на красоту Нимы и на красоту лавки и тех товаров, что были в ней. И персиянин разговаривал с Нимой по-персидски, а Нима тоже разговаривал с ним на этом языке, ибо он знал его, как обычно для детей вельмож. И этот персиянин сделался известен среди жителей Дамаска, и они стали описывать ему свои недуги, а он давал им лекарства. И ему приносили банки, наполненные мочой больных, и персиянин смотрел на нее и говорил:
«Тот, кто налил мочу, которая в этой банке, болен такойто и такой-то болезнью», — а больной говорил: «Поистине, этот врач прав!» Так персиянин стал лечить людям их болезни, и жители Дамаска собирались у него, и весть о нем распространилась в городе и в домах вельмож.
И вот в один из дней он сидит, и вдруг приближается к нему старуха верхом на осле, чепрак на котором был из парчи, украшенной драгоценными камнями. И старуха остановилась возле лавки персиянина и, привязав осла за уздечку, сделала персиянину знак и сказала: «Возьми меня за руку», и персиянин взял старуху за руку, и она слезла с осла и спросила: «Это ты — персидский врач, прибывший из Ирака?» — «Да», — отвечал врач. И старуха сказала: «Знай, у меня есть дочь, и она больна». И старуха вынула банку и когда персиянин взглянул на то, что было в банке, он спросил: «О госпожа, скажи, как зовут Эту девушку, чтобы я мог вычислить ее звезду и узнать, в какое время ей подойдет пить лекарство». И старуха сказала: «О брат персов, ее зовут Нум…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести сорок вторая ночь
Когда же настала двести сорок вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что персиянин, услышав имя Нум, начал считать и писать на руках и сказал: «О госпожа, я не пропишу ей лекарства, пока не узнаю, из какой она земли, из-за различия в воздухе. Осведомь же меня, в какой земле она воспиталась и сколько прошло лет ее жизни». — «Ее жизни четырнадцать лет, а воспиталась она на земле Куфы, что в Ираке», — отвечала старуха. И персиянин спросил: «А сколько месяцев она в этих краях?» — и старуха ответила: «Она прожила в этих краях немного месяцев».
И когда Нима услышал слова старухи и узнал имя своей пленницы, его сердце затрепетало, и он потерял сознание. А персиянин сказал старухе: «Ей подойдут такие-то и такие-то лекарства, а старуха молвила: «Смешай, что хочешь, и дай мне то, что ты писал, с благословения Аллаха великого», — и бросила ему на прилавок десять динаров. И врач посмотрел на Ниму и велел ему приготовить для старухи лекарственные зелья, а старуха смотрела на него и говорила: «Защити тебя Аллах, о дитя мое, — твой вид подобен ее виду».
А потом старуха спросила персиянина: «О брат персов, это твой невольник или твой сын?» И персидский врач отвечал ей: «Это мой сын». А Нума собрал нужные зелья и положил их в коробочку и, взяв бумажку, написал на ней такое двустишие:
«И если пожалует один только взгляд мне Нум,
Пусть счастья не знает Суд, не будет прекрасной Джумль [260]
Сказали: «Забудь ее и двадцать возьмешь таких»,
Но нет ей подобия, ее не забуду я».
Потом он засунул бумажку в коробочку и написал на крышке коробочки куфическим почерком: [261] «Я Нима ибн ар-Раби — куфиец», и поставил коробочку перед старухой.
Та взяла ее и простилась с ними, и поехала обратно, направляясь во дворец халифа.
И когда старуха поднялась с зельями к девушке, она поставила перед ней коробочку с лекарствами и сказала:
«О госпожа, знай, что в наш город пришел врач персиянин, и я не видела никого прозорливее и осведомленнее в делах болезней, чем он. Я назвала твое имя, после того как он увидел банку, и он узнал, какая у тебя болезнь, и прописал тебе лекарство, а потом он отдал приказание своему сыну, и тот составил для тебя вот это лекарство. И в Дамаске нет никого красивее и изящнее, чем его сын, и ни у кого не найдется лавки такой, как у него».
И Нум взяла коробочку и увидела, что на ее крышке написано имя ее господина и имя его отца, и, когда она увидела это, у нее изменился цвет лица, и она про себя воскликнула: «Нет сомнения, что владелец этой лавки пришел из-за меня!» — «Опиши мне этого юношу», — сказала она старухе, и та ответила: «Его зовут Нима, и над правой бровью у него пятнышко, и одет он в роскошные одежды и обладает совершенной красотой». — «Подай мне лекарство, с благословения Аллаха великого и с его помощью», — сказала девушка и взяла лекарство и выпила его, смеясь, и сказала старухе: «Поистине, это благословенное лекарство!»
Потом она осмотрела коробочку и, увидав бумажку, повернула ее и прочитала, а поняв ее смысл, она уверилась, что тот юноша — ее господин, и успокоилась душою и обрадовалась. И, увидав, что девушка засмеялась, старуха воскликнула: «Поистине, этот день — день благословенный!» — а Нум промолвила: «О надсмотрщица, я хочу чего-нибудь поесть и выпить». И старуха сказала невольницам: «Подайте вашей госпоже столы с роскошными кушаньями!» — и Нум подали столы, и она села есть.
Вдруг вошел к ним Абд-аль-Мелик ибн Мерван, и, увидев, что девушка сидит и ест кушанья, он обрадовался, а надсмотрщица сказала ему: «О повелитель правоверных, поздравляем тебя с выздоровлением твоей невольницы Нум. В этот город прибыл один врач (я не видала никого осведомленнее в болезнях и лекарствах), и я принесла ей от него лекарство, которое она приняла один раз, и выздоровление пришло к ней, о повелитель правоверных». — «Возьми тысячу динаров и позаботься о лекарствах, чтобы ее вылечить совсем», — сказал повелитель правоверных и вышел, радостный.
А старуха пошла в лавку персиянина и отдала ему тысячу динаров, осведомив его о том, что та девушка — невольница халифа. И она передала ему бумажку, которую написала Нум, а персиянин взял ее и передал Ниме, а тот, увидев ее, узнал почерк и упал без чувств. А придя в себя, он развернул бумажку и вдруг видит, в ней написано: «От девушки, чье счастье похищено, чей разум обманут, от расставшейся с любимым сердца». А после того: «Ваше письмо пришло ко мне, и расправилась грудь, и возрадовался разум, и было так, как сказал поэт:
Письмо прибыло! — Пусть бы пальцев я не лишилась,
То письмо писавших, — их дух оно впитало.
И как будто Мусу вернули вновь его матери
Иль плащ Юсуфа принесли назад к Якубу» [262].
И когда Нима прочитал эти стихи, его глаза наполнились слезами, и надсмотрщица спросила его: «О чем ты плачешь, о дитя мое? Да не заставит Аллах твои глаза плакать!» — «О госпожа, — сказал ей персиянин, — как моему сыну не плакать, когда эта девушка — его невольница, а он — ее господин, Нима ибн ар-Раби из Куфы?
Выздоровление этой невольницы зависит от того, чтобы его увидеть, и нет у нее другой болезни, кроме любви к нему…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести сорок третья ночь
Когда же настала двести сорок третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что персиянин сказал старухе: «Как моему сыну не плакать, когда эта девушка — его невольница, а он — ее господин, Нима ибн ар-Раби из Куфы? Выздоровление этой невольницы зависит от того, чтобы его увидеть, и нет у нее другой болезни, кроме любви к нему. Возьми же себе, о госпожа, эту тысячу динаров (а у меня будет для тебя еще больше) и посмотри на нас глазами милости. Мы не знаем, как исправить это дело, если не через тебя». И старуха спросила Ниму: «Ты ее господин?» И Нима ответил:
«Да», — и старуха сказала: «Ты говоришь правду — она непрестанно поминает тебя».
И Нима рассказал старухе о том, что с ним случилось, с начала до конца, и старуха сказала: «О юноша, ты найдешь встречу с нею только через меня», — а затем она села верхом, и в тот же час и минуту вернулась, и, войдя к девушке, посмотрела ей в лицо и засмеялась и сказала:
«О дочь моя, ты имеешь право плакать и хворать из-за разлуки с твоим господином Нимой ибн ар-Раби-куфийцем». — «Покров перед тобой поднят, и явилась тебе истина», — воскликнула Нум, а старуха сказала ей: «Успокой свою душу и расправь грудь! Клянусь Аллахом, я соединю вас, даже если из-за этого пропадет моя душа!»
И потом она вернулась к Ниме и сказала ему: «Я воротилась к твоей невольнице и встретилась с нею и нашла, что она тоскует по тебе больше, чем ты по ней, и повелитель правоверных хочет сойтись с нею, а она сопротивляется. Если у тебя тверд дух и ты силен сердцем, то я сведу вас и подвергну себя опасности и придумаю уловку и устрою хитрость, чтобы ты мог войти во дворец повелителя правоверных и встретиться с девушкой, ведь она не может выходить». — «Да воздаст тебе Аллах благом!» — воскликнул Нима.
И потом старуха простилась с ним и, придя к девушке, сказала ей: «Душа твоего господина пропала из-за любви к тебе, и он хочет с тобою встретиться и достигнуть тебя. Что ты скажешь об этом?» — «У меня тоже пропала душа, и я хочу с ним встретиться», — ответила Нум. И тогда старуха взяла узел, в котором были украшения и драгоценности и платье из женских платьев и пришла к Ниме и сказала: «Пойдем в уединенное место».
Когда Нима вошел с нею в комнату позади лавки, она расписала его и разукрасила ему кисти рук и вплела ему в волосы вышитые ленты, а потом она одела его в женскую одежду и разукрасила его самым лучшим из того, чем украшаются невольницы. И стал Нима подобен одной из райских гурий, и, когда надсмотрщица увидала его в таком обличье, она воскликнула: «Благословен Аллах, лучший из творцов! Клянусь Аллахом, ты, право, прекраснее той девушки!» Потом она сказала: «Походи, выставляя левую ногу и отставляя правую, и тряси бедрами». И Нима стал ходить перед нею, как она ему велела. И, когда старуха увидела, что он знает женскую походку, она сказала:
«Подожди, пока я приду к тебе завтра вечером, если захочет Аллах великий, и возьму тебя и приведу во дворец, и когда ты увидишь привратника и евнухов, укрепи свою решимость, опусти голову и не говори ни с кем: я переговорю с ними вместо тебя, и найду у Аллаха поддержку».
Когда наступило утро, на следующий день, надсмотрщица пришла к Ниме и, взяв его, пришла с ним во дворец, и старуха вошла впереди, а Нима сзади, следом за нею.
И привратник хотел помешать ему войти, но старуха сказала ему: «О сквернейший из рабов, это невольница Нум, любимица повелителя правоверных. Как же ты не даешь ей войти?» И она молвила: «Входи, девушка!» — и Нима вошел со старухой, и они все время шли, до тех дверей, через которые можно было попасть во двор перед дворцом.
«О Нима, — сказала тогда старуха, — укрепи свою душу и сделай сильным твое сердце. Войди во дворец, возьми налево, отсчитай пять дверей и войди в шестую — это дверь в помещение, приготовленное для тебя. Не бойся и, если кто-нибудь с тобою заговорит, не разговаривай с ним и не останавливайся». И потом старуха пошла с ним и достигла дверей, и ее встретил привратник, поставленный у этих дверей, и спросил: «Что это за девушка?..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести сорок четвертая ночь
Когда же настала двести сорок четвертая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что привратник встретил старуху и спросил ее: «Что это за девушка?» — и старуха ответила ему: «Твоя госпожа хочет ее купить». — «Никто не войдет иначе, как с позволения повелителя правоверных, — сказал евнух. — Возвращайся с ней назад, я не дам ей войти, потому что мне так приказано». — «О великий привратник, — отвечала старуха, — вложи разум себе в голову! Нум, невольница халифа, сердце которого привязано к ней, идет к выздоровлению, и халиф не верит, что она поправилась. Она хочет купить эту невольницу, не мешай же ей войти, чтобы до Нум не дошло, что ты ей помешал: тогда она на тебя разгневается, и болезнь снова вернется к ней. А если она на тебя разгневается, то найдет причину, чтобы тебе отрубили голову». Потом она сказала: «Входи, девушка, не слушай его слов и не говори царице, что привратник не позволял тебе войти».
И Нима опустил голову и вошел во дворец. И он хотел пойти влево, но ошибся и пошел вправо и, желая отсчитать пять дверей и войти в шестую, отсчитал шесть дверей и вошел в седьмую. И, войдя в эту дверь, он увидел помещение, устланное парчой, а на стенах его были шелковые занавески, вышитые золотом, и там стояли курильницы с алоэ, амброй и благоухающим мускусом. А на возвышении Нима увидел ложе, устланное парчой, и сел на это ложе и увидал великую пышность, и не знал он, что написано для него в неведомом.
И пока он сидел и думал о своей судьбе вдруг вошла сестра повелителя правоверных, и с нею была ее невольница. И, увидав сидящего юношу, сестра халифа подумала, что это девушка и, подойдя к Ниме, спросила его: «Кто ты будешь, о девушка, в чем твое дело и кто привел тебя в это место?» — и Нима ничего не сказал и не дал ей ответа. «О девушка, — сказала тогда сестра халифа, — если ты из любимиц моего брата и он разгневался на тебя, я за тебя попрошу и постараюсь смягчить его к тебе», — во Нима не дал ей ответа. И она сказала своей невольнице: «Постой у дверей комнаты и не давай никому войти», — а потом подошла к Ниме и взглянула на него и оторопела при виде его красоты.
«О девушка, — сказала она, — дай мне узнать, кто ты и как тебя зовут и почему ты вошла сюда: я не видала тебя в нашем дворце», — но Нима ничего не ответил. И тут сестра царя рассердилась и положила руку на грудь Нимы и не нашла у него грудей. И она хотела раскрыть одежду Нимы, чтобы узнать, в чем его дело, и тогда Нима сказал ей: «О госпожа, я твой невольник! Купи же меня, я становлюсь под твою защиту: защити же меня». «С тобой не будет беды, — отвечала сестра халифа. — Кто же ты и кто привел тебя сюда, в мою комнату?» — «О царица, — отвечал Нима, — я зовусь Нимой, сыном ар-Раби из Куфы, и я подверг свою душу опасности из-за моей невольницы Нум, с которой аль-Хаджжадж схитрил и взял ее и послал сюда». — «С тобой не будет беды», — сказала сестра халифа. А потом она кликнула свою невольницу и сказала: «Пойди в комнату Нум!»
Тем временем надсмотрщица пришла в комнату Нум и спросила ее: «Приходил ли к тебе твой господин?» — «Нет, клянусь Аллахом!» — отвечала Нум. И старуха надсмотрщица сказала: «Может быть, он ошибся и вошел в другую комнату и сбился с дороги к твоему помещению», — и тогда Нум воскликнула: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Кончился срок для нас всех, и мы погибли!»
Они сидели, размышляя, и, пока это было так, вдруг вошла к ним невольница сестры халифа и приветствовала Нум и сказала: «Моя госпожа зовет тебя к себе в гости», — и Нум отвечала ей: «Слушаю и повинуюсь!» «Может быть, твой господин у сестры халифа и покров снят», — сказала надсмотрщица. И Нум в тот же час и минуту встала и пошла к сестре халифа, и та сказала ей: «Вот твой господин сидит у меня: он как будто ошибся помещением. Но ни для тебя, ни для него не будет страха, если захочет Аллах великий». И, когда Нум услышала эти слова от сестры царя, ее душа успокоилась, и она подошла к своему господину Ниме, а тот, увидав ее, поднялся ей навстречу, и они обнялись…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести сорок пятая ночь
Когда же настала двести сорок пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Нима, увидав невольницу Нум, поднялся ей навстречу, и они прижали друг друга к груди, а затем оба упали на землю без сознания. А когда они очнулись, сестра халифа сказала им: «Сядьте, и подумаем, как избавиться от той беды, в которую мы попали». — «О госпожа, от нас — внимание и повиновение, а от тебя — приказ», — отвечали они. И сестра халифа воскликнула: «Клянусь Аллахом, вас не постигнет от нас никакое зло!»
Затем она сказала своей невольнице: «Принеси кушанья и напитки», — и невольница принесла это. И тогда они сели и поели достаточно, чтобы насытиться, а затем сели пить. И заходили между ними чаши, и прекратились их печали, и Нима воскликнул: «О, если бы я знал, что будет потом», — а сестра халифа спросила: «О Нима, любишь ли ты Нум, свою невольницу?» — и он отвечал: «О госпожа, любовь к ней заставила меня сделать все это и подвергнуть себя опасности». А затем она спросила Нум: «О Нум, любишь ли ты своего господина Ниму?» — и Нум ответила: «О госпожа, от любви к нему растаяло мое тело и изменился мой вид». — «Клянусь Аллахом, вы любите Друг друга, и пусть не будет того, кто разлучит вас! Успокойте же ваши души и прохладите глаза!» — воскликнула сестра халифа, и они обрадовались.
И Нум потребовала лютню, и ей принесли ее, и, взяв лютню, она настроила ее и ударила по ней один раз и, затянув напев, произнесла такие стихи:
«Когда разлучить враги хотели упорно нас,
Хоть мстить ни тебе, ни мне и не за что было им,
Набегами всякими терзали они наш слух,
И мало защитников нашлось и помощников,
Со стрелами глаз твоих тогда я напал на них,
А сам захватил я меч, огонь и поток воды».
А потом Нум дала лютню своему господину Ниме и сказала ему: «Скажи нам стихотворение», — и Нима взял лютню, и настроил ее и, затянув напев, произнес такие стихи:
«Подобен бы месяц был тебе, но заходит он.
Лик солнца бы был, как ты, но только он с пятнами,
Дивлюсь я, — а сколько есть в любви всегда дивного,
Заботы не мало в ней, в ней страсть и страдание,
Дорога мне кажется столь близкой, когда иду
К любимой, но путь далек, когда я иду назад»,
А когда он кончил говорить стихи, Нум наполнила кубок и подала ему, и Нима взял кубок я выпил, а затем Нум наполнила другой кубок и подала его сестре халифа» и та выпила его, и взяла лютню и, настроив ее, натянула струны и произнесла такие стихи:
«Печаль и грусть в душе моей поселились,
И внутри меня страсть великая так упорна.
Худ я телом так, что явно это стало всем.
Ведь любовью тело давно мое хворает».
И потом она наполнила кубок и подала его Ниме, а тот выпил и, взяв лютню, настроил на ней струны и произнес такие стихи:
«О тот, кому дух я дал, а он стал терзать его!
Я вырвать его хотел, — но сил не нашел в себе.
Подай же влюбленному спасенье от гибели,
Пока не настала смерть, — и вот мой последний вздох».
И они, не переставая, говорили стихи под звуки струн и проводили время в наслаждении, блаженстве, радости и веселье, и пока это было так, вдруг вошел к ним повелитель правоверных. И, увидав его, они встали и поцеловали землю меж его рук, и халиф, увидев Нум с лютней, воскликнул: «О Нум, слава Аллаху, который удалил от тебя бедствие и боль!» Потом он обернулся к Ниме, который был все в том же виде, и спросил: «Сестрица, кто эта девушка, которая рядом с Нум?» — «О повелитель правоверных, отвечала ему сестра, — у тебя есть невольница, среди твоих любимиц, добрая нравом, и Нум не ест и не пьет иначе, как с нею». И она произнесла слова поэта:
«Они разные, и сошлись они по различию
Красота несходных всегда видна по несходству их».
«Клянусь Аллахом великим, — воскликнул халиф, — она так же красива, как Нум, и завтра я прикажу отвести ей комнату рядом с комнатой Нум и выдам ей ковры и циновки, и доставлю все, что ей подходит, из уважения к Нум».
И сестра халифа приказала подать кушанья и предложила их своему брату, и тот поел и сидел с ними за этим пиром и трапезой. И он наполнил кубок и сделал Нум знак, чтобы она сказала ему какие-нибудь стихи. И Нум взяла лютню, выпив сначала два кубка, и ударила по струнам, затянула напев и произнесла такие два стиха:
«Когда сотрапезник даст мне выпить и выпить вновь
Три кубка, наполненных бродящею влагой,
Я ставу влачить подол кичливо, как будто я,
Эмир правоверных всех, эмир над тобою».
И повелитель правоверных пришел в восторг и наполнил еще кубок и, подав его Нум, приказал ей спеть, и она, выпив сначала кубок, попробовала струны и произнесла такие стихи:
«Вот лучший среди людей в дни наши, и нет ему
Подобного, чтобы мог тем делом прославиться.
Единственный в высоте, и славен престол его,
О царь и владыка наш, повсюду прославленный!
Владыка царей земных и всех без изъятия,
Обильно ты жалуешь без скуки и устали.
Господь сохрани тебя, назло и к тоске врагов,
Успех и победа пусть украсят звезду твою!»
И когда халиф услышал от Нум эти стихи, он воскликнул: «Клянусь Аллахом, хорошо! Клянусь Аллахом, прекрасно! От Аллаха твой дар, о Нум! Как красноречив твой язык и как ясна твоя речь!» И они пребывали в веселье и радости до полуночи, а затем сестра халифа сказала: «Послушай, о повелитель правоверных: я видала в какой-то книге рассказ про одного знатного вельможу». — «А что это за рассказ?» — спросил халиф.
И сестра его сказала: «Послушай, о повелитель правоверных. Был в городе Куфе юноша, по имени Нима ибн ар-Раби, и была у него невольница, и он любил ее, и она любила его (а она воспиталась с ним на одной постели).
И когда они достигли зрелости, и ими овладела любовь друг к другу, судьба поразила их своей превратностью, и время подавило их своими несчастьями, и судило оно им расстаться. И доносчики схитрили с девушкой, и она вышла из дома своего господина, и ее взяли и украли из его жилища, а потом укравший девушку продал ее одному из царей за десять тысяч динаров. А девушка так же любила своего господина, как и он любил ее, и ее господин оставил свою семью и свое богатство и дом свой, и отправился искать девушку, и нашел способ с нею встретиться и ее увидеть, и он подвергал себя опасности…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести сорок шестая ночь
Когда же настала двести сорок шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, как сестра повелителя правоверных говорила:
«Нима пребывал в разлуке со своей семьей и родиной и нашел способ встретиться со своей невольницей, и он подвергал себя опасности и не жалел своей души, пока не сумел встретиться с невольницей, а звали ее Нум. И когда он встретился с нею, они не успели усесться, как вошел к ним царь, купивший ее у человека, который ее украл, и он был поспешен с ними и велел их убить, не оказав им справедливости и не отсрочив над ними свой суд…» Что ты скажешь, о повелитель правоверных, о столь малой справедливости этого царя?» — «Поистине, это предивная вещь, и этому царю надлежало простить их, при своей мощи! — воскликнул повелитель правоверных. — Ему следовало помнить относительно них три вещи: во-первых, они любили друг друга, во-вторых, они находились в его жилище и в его руках, и, в-третьих, царю надлежит быть медлительным, творя суд над людьми. Так как же ему не медлить в деле, которое с ним связано? Этот царь совершил дело, не похожее на дела царей». — «О брат мой, — сказала сестра халифа, — ради царя небес и земли, прикажи Нум петь и послушай то, что она споет». — «О Нум, спой мне», — воскликнул халиф. И Нум затянула напев и произнесла такие стихи:
«Обмануло время — всегда оно обманет,
Разит сердца и рождает думы время,
Разлучит оно после жизни вместе возлюбленных,
И увидишь ты на ланитах слез потоки,
Я жила и жили; и жизнь моя светла была,
Когда судьба свела нас, и обильна.
И я буду плакать и кровь и слезы струею лить,
По тебе печалясь и днями и ночами».
И, когда повелитель правоверных услышал эти стихи, он пришел в великий восторг, и сестра его сказала ему:
«О брат мой, кто сам присудил себя к чему-нибудь, должен придерживаться этого и поступать по своему слову.
И ты сам совершил над собою такой суд. — Потом она сказала: — О Нима, встань на ноги, и ты тоже встань, о Нум». И когда они встали, сестра халифа сказала:
«О повелитель правоверных, та, что встала, — это украденная Нум, которую похитил аль-Хаджжадж ибн Юсуф ас-Сакафи и прислал тебе, и солгал он, утверждая в своем письме, что купил девушку за десять тысяч динаров. А этот, что встал, — Нима ибн ар-Раби, ее господин.
И я прошу тебя — из уважения к твоим пречистым предкам и ради Хамзы, Акиля и аль-Аббаса [263] прости их и отпусти им их преступления. Подари их друг другу, чтобы получить за них награду и воздаяние. Они находятся в твоей руке и поели твоей пищи и выпили твоего питья, и я ходатайствую за них и прошу подарить мне их кровь».
«Ты права, — воскликнул халиф, — я так решил и не буду решать и потом брать назад!» — «О Нум, — спросил он затем, — это твой господин?» — и Нум ответила: «Да, о повелитель правоверных», — и тогда халиф молвил:
«С вами не будет беды, — я подарил вас друг другу!» — «О Нима, как ты узнал о ее местопребывании и кто описал тебе это место?» — спросил халиф. И Нима сказал: «О повелитель правоверных, выслушай мою повесть и прислушайся к моему рассказу, и клянусь твоими отцами и пречистыми дедами, я ничего от тебя не скрою».
И затем он рассказал халифу обо всех бывших с ним делах и о том, что сделал персидский врач и что сделала надсмотрщица, как она ввела его во дворец, а он ошибся дверями…
И халиф до крайности удивился этому. «Ко мне персиянина!» — сказал он потом, и персиянина привели к халифу, и тот назначил его в число своих приближенных и наградил его одеждами и приказал выдать ему прекрасную награду и молвил: «Тому, кто это придумал, надлежит быть в числе наших приближенных».
А после этого халиф облагодетельствовал Ниму и Нум и оказал им милость и облагодетельствовал надсмотрщицу, и они прожили у него семь дней в радости, удовольствиях и приятнейшей жизни, и затем Нима попросил у халифа разрешения уехать, вместе со своей невольницей, и халиф разрешил им уехать в Куфу.
И они уехали, и Нима повидался со своим отцом и своей матерью, и жили они наилучшей я приятнейшей жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний».