Мое любимое время года — весна, только совсем не такая, когда зазеленеет трава и на деревьях распустятся листья, нет, я люблю самое начало весны.
Вот по ложбинкам побежали, забулькали ручейки, раскисли дороги, и по ним важно разгуливают черные, белоносые грачи. Вот в полях, по буграм, на припеке показались первые проталины, запели над ними жаворонки. Это и есть мое самое любимое время года — пробуждение земли, ее первая улыбка солнцу.
Люблю в эту пору надеть не шубу, а легкую охотничью куртку, высокие сапоги и пойти побродить за город.
Иду, не стесняясь, прямо по грязи, по лужам, а потом сажусь где-нибудь у обочины дороги на сваленные бревна или на кучу камней, снимаю шапку и подставляю лицо горячему апрельскому солнцу.
— Какой вы черный, наверное, только что с юга? — спрашивают после такой прогулки знакомые.
— Нет, юг сегодня сам ко мне приезжал, — отвечаю я.
Знакомые удивляются, не могут понять, в чем дело, ну и пусть!
А еще знаете, ребята, что я люблю весною делать? Пускать с детворой по ручьям бумажные кораблики. Пускаю их, и вспоминается мне то далекое время, когда я сам был таким же вот малышом. Я даже стихи написал об этом:
Опять весна, воды разлив,
И нет в помине зимней стужи.
Я вновь пускаю корабли
По ручейкам и вешним лужам.
Я снова штурман, капитан.
Мой флот — ребячьих лет наследство.
Я с ним плыву из дальних стран
В страну покинутого детства.
Как славно раннею весной
Вести суда рукой умелой;
Журчит ручей передо мной
И вдаль несет кораблик белый.
Да, счастливое время жизни — детство, и счастливое время года — весна. Только вспомню о них, и передо мной, как наяву, встает наш крохотный городок, весь залитый весенним солнцем. Блестят окошки, крыши домов; весь городок выглядит таким нарядным, веселым!
Зато под ногами — сплошная грязь, сплошной кисель из тающего снега, ни пройти ни проехать.
Взрослые сердятся, ругают весну, ждут не дождутся, когда же сойдет весь снег и земля просохнет. Но для нас, ребятишек, это самое хорошее время.
Только, бывало, выбежишь из дома во двор, так и пахнет в лицо свежим весенним духом. И какой это расчудесный дух: пахнет тающим снегом, размокшей землей, конским навозцем и сохнущими теплыми крышами тоже попахивает.
От одного этого духа уже замирает сердце. Так бы и полетел над землей прочь из города, туда, где пестреют проталинами оживающие поля. Но лететь над землей в теплой ватной куртке, в глубоких резиновых калошах, да еще не имея крыльев, увы, никак невозможно. Над землей — невозможно, зато пролететь по земле, да так пролететь, чтобы брызги кругом выше головы взвивались, это не только возможно, но просто необходимо.
Пускай и штаны, и куртка, и даже шапка на голове — все будет мокрым-мокро, пускай дома под вечер мама всплеснет руками и только ахнет: «Ну и хорош, хоть выжми! — и сурово добавит: — Завтра весь день будешь дома сидеть!» Пускай случится все это, но только потом, под вечер. А сейчас, пока так ярко светит солнце, пока кругом по канавкам журчат ручейки, времени терять нечего. Скорее за дело!
Во всех карманах уже заранее напихана белая бумага. Остается только аккуратно оторвать от нее четырехугольный листочек, перегнуть его несколько раз по строго продуманному плану, потом взять за уголки — раз, два… потянул — вот и получился белый кораблик. Пустишь его на воду и любуешься, как мутные волны весеннего ручейка подхватят твое суденышко, подхватят и понесут.
Ой, сколько радости! Бежишь рядом по грязи, стараешься не отстать от кораблика. В руках длинная палка. Ею надо вовремя ловко подправить судно, чтобы оно не наскочило на мель или на каменную скалу. Тут уж не зевай, смотри в оба, ведь ты одновременно и рулевой, и капитан. Не усмотрел — конец. Суденышко опрокинулось, его захлестнула вода. Теперь ты уже не капитан, а спасательная команда. Концом той же палки подхватываешь потерпевший аварию корабль и ловко выбрасываешь на берег. Правда, восстановить судно невозможно: его корпус совсем размок, раскис, но это и не важно. Важно, что корабль спасен, благополучно доставлен на берег. А взамен его через минуту будет готов уже другой. И снова спуск судна на воду, стремительный бег по волнам, подводные рифы, крушение. И вновь спасательная команда, не щадя сил и собственного обмундирования, спешит на помощь погибающим.
Ну разве при такой адской работе есть время думать о каких-то штанах, башмаках, калошах?! А вот мама этого никак понять не хочет и грозит, пока не подсохнут улицы, совсем из дому не выпускать. Впрочем, это только одни угрозы. За вечер, за ночь одежда высохнет и даже нагреется у жаркой печи. А мама за это же время немножко остынет от гнева и утром снова пустит гулять. Правда, перед гуляньем она берет с меня слово, что я даже близко к ручьям и лужам не подойду.
Слово, конечно, даешь и даже веришь сам, что его не нарушишь. Но разве удержишься перед соблазном?!
Сначала решаешь пустить только один кораблик и полюбоваться на него только издали. Потом — еще один. А потом незаметно для себя увлечешься — и бултых по колено в воду! Ну, тут уже все равно, терять теперь больше нечего, да и как говорится в пословице: «На миру и смерть красна!» Ведь все твои товарищи такие же мокрые, грязные, со всех хоть лопатою грязь скреби.
Весело пускать по весенним ручьям белые бумажные кораблики, но особенно интересно бывало удрать подальше от дома, на нижнюю улицу, к самой речке. Здесь, внизу, уже не ручьи, а настоящие потоки. Они не журчат, а прямо ревут, врываясь с брызгами, с пеной в широкий разлив реки.
Хорошо прибежать на нижнюю улицу, поглазеть на разлив, а потом запустить свой кораблик в бурный поток, несущийся прямо в реку. Одно только плохо: ни один кораблик до реки не доплывет, сразу его потоком подхватит, перевернет, захлестнет волной, вот и пропал, даже спасательная команда помочь не успеет.
Только один раз, помню, совсем иначе вышло. Был у меня в кармане листочек бумаги, поплотнее других, вроде восковки. «Дайка, — думаю, — из него кораблик сделаю». И хочется сделать, и жалко такой материал испортить, все равно ведь сразу кораблик водой зальет. Подумал, подумал и все же решил — сделаю.
Хороший получился корабль: плотный, крепкий такой. Даже жаль его на верную гибель пускать, ну да уж будь что будет!
Пустил. Гляжу, подхватила вода мой кораблик и понесла. Кругом волны кипят, подбрасывают его, из стороны в сторону кидают. А он и не тонет, ему хоть бы что! Такой крепкий, устойчивый, только покачивается и плывет все дальше и дальше.
Я рядом с ним со всех ног бегу, и другие ребята за мной поспешают. Но вот и конец, бежать дальше некуда, дальше река. В этом месте поток с глухим ревом вниз обрывается.
Пропал мой кораблик! Нет, не пропал! — перелетел на волне через страшное место — и уже на реке.
Гляжу на него и глазам не верю. Поплыл мой кораблик в речную даль. Вот он все меньше и меньше, вот уже крохотной белой точкой мелькнул и скрылся.
Ребята вокруг шумят, кричат: «Юркин корабль не потонул, в реку уплыл. Может, до самого моря теперь доберется!»
Отошел я тогда от ребят в сторонку и побрел один вдоль реки. Иду, а сам на широкую водную гладь посматриваю — не видать ли где моего кораблика. Нет, нигде не видно. Значит, совсем уплыл.
Так я в тот раз к ребятам и не вернулся, а прямо пошел домой.
Мама даже удивилась:
— Что это ты так рано и даже сухой совсем? Почему такой невеселый? Случилось что-нибудь?
Я только головой кивнул.
Мама забеспокоилась:
— Что, что случилось?
А я хотел рассказать и не смог — и вдруг в слезы, только твержу одно:
— Кораблик, кораблик уплыл, совсем уплыл…
Мама сразу же успокоилась и даже рассмеялась:
— Вот так несчастье! Еще сделаешь. Я тебе хорошей бумаги дам. Ну, перестань плакать, стыдно из-за таких пустяков.
Не поняла меня мама: не бумаги мне было жаль. Я знал, что мама мне еще лучше даст, из нее я наделаю много-много корабликов. Но только того, самого первого, который в речку, а может, даже в море уплыл, никогда не увижу.
Кораблик-герой! Пусть он был сделан из листочка самой простой бумаги. Но ведь он первый преодолел все трудности, все преграды. И вот теперь он уплыл от меня — от своего капитана — и больше уже никогда не вернется. И от одной этой мысли я вновь был готов горько заплакать.