Коварен водяной, все норовит человека под воду утащить. Потому после захода солнца будь настороже.
Иной раз прячется он в нежной белой кувшинке. Рука так и тянется сорвать прекрасный цветок… Но стоит лишь его коснуться — в миг провалишься в глубокий омут, и водяной схватит тебя мокрыми, скользкими лапами.
А то присядешь как-нибудь вечером один на берегу лесного озера… И поплывут воспоминания, одно за другим, — такие живые, теплые, будто солнечные блики меж листьев кувшинок. Но берегись! Это водяной играет на струнах человеческой души. Волшебное озеро навевает воспоминания, а в глубине затаился водяной. Он знает, как легко поймать человека в сеть чудесных мерцающих отражений.
Водяной может превратиться во что угодно. Вот лежит он на берегу, обернувшись драгоценной сверкающей брошью; дотронешься — и ты в его власти. Ох уж хитер, даже забытой в траве удочкой с леской и крючками прикинуться ему ничего не стоит.
Есть у водяного еще одна уловка: обратиться в старую, наполовину вытянутую на берег лодку. Но он так часто к ней прибегал, что теперь уж мало кто на нее покупается. Однако случается и такое. Идет мимо какой-нибудь простак, видит лодку и думает: «Что еще за ветхое корыто! А воды-то в нем сколько… Ой, да тут и старое ведро осталось!» И давай вычерпывать водяного. Ну, а после садится в лодку — и вперед!
Поначалу все идет хорошо: водяной любит поиграть со своей жертвой как кошка с мышкой. Как чудесно скользить среди кувшинок по неподвижной, будто зеркало, озерной глади! Ее и веслом-то грех замутить… Вон, вдалеке островок, поросший березками, виднеется — славно было бы к нему пристать!
Глядь — на середине озера старая лодка дает течь. А потом и вовсе трескается пополам и тонет. Тогда водяной обвивается вокруг своей жертвы и тянет ее на дно.
Бывает и так: водяной обращается в серую лошадь, ходит, пощипывая травку, по берегу и ждет, чтобы кто-нибудь взобрался на него верхом, — тут он и прыгнет в воду вместе с седоком.
Как-то раз увидал такую серую лошадь один крестьянин. Ее откормленные бока так и лоснились, потому мужик решил, что из нее выйдет отличная рабочая лошадка. Правда, сперва он долго макушку чесал — откуда бы этакой лошади здесь взяться? — но так ничего и не придумал, бросился домой за уздечкой. Спрятал узду хорошенько за пазуху — и назад. А лошадь бродит, как и прежде, склонив голову к траве.
«Ну, жеребчик! Поди сюда, милый, поди!» — стал приговаривать мужик.
«Жеребчик» и пошел. А сам только и думает, как бы усадить мужичонку к себе на спину.
И вдруг мужик — хвать его за обе ноздри! Тут уж пошла другая пляска. Как ни прыгал, как ни брыкался водяной, уздечка сидела прочно. Хлопнул мужик коня ласково по лоснящемуся боку: «Ну, теперь со мной пойдешь, радость моя!»
Отныне водяной был в его власти. Но жеребец так и не присмирел, ведь его заперли в душной, вонючей конюшне, его, привыкшего плескаться в прохладных лесных озерах меж водяных лилий. А когда его выводили из стойла, было и того хуже: крестьянин вздумал пахать на новом жеребце свой надел. Делать нечего, водяной тянул плуг — только земля во все стороны летела: силищи-то в нем — как у двадцати лошадей.
«Жеребец просто на вес золота! Работает как черт и не ест ничего», — радовался мужик.
Но иногда пугал его пронзительный взгляд колдовских лошадиных глаз, зеленых, как глубокий омут. А после захода солнца серый конь впадал в такое неистовство, что никому в конюшне покоя не было. Он громко ржал, лягался и рыл землю копытом — аж пыль столбом стояла.
Мужик поначалу лишь посмеивался над этим, но день ото дня на душе у него становилось все тяжелее. Вскоре он и вовсе сон потерял. Непонятная тревога обручем сдавливала грудь, а по телу пробегала дрожь. Ему все время мерещились глубокие, темные воды да отраженные в них лучи солнца, и чудилось, что сам он медленно погружается в бездонную пучину.
В конце концов позвал мужик своего работника и сказал: «Ула, снимешь уздечку с серого жеребца, дам тебе десять далеров[9]!»
«Отчего ж не снять! Тут работы-то всего на двенадцать шиллингов», — ответил Ула.
Стоило парню снять уздечку, как конь кинулся напролом сквозь стену конюшни, так что бревна, как пушинки, разлетелись.
А старая Ингер Баккен, что жила у озера, рассказывала потом, как серый жеребец одним махом перескочил через ее огород. «Из ноздрей его валил дым, хвост стоял трубой, — добавляла она. — А как он летел! Богом клянусь, кинулся прямиком в воду — брызги стеной поднялись!»
(1 votes, average: 5,00 out of 5)