Наступило лето. Стояла изнуряющая жара. Шакал натер шкуру Коровы солью, затем пропитал маслом, развесил в тени, чтобы она равномерно просохла. И когда кожа была готова, он разрезал ее на полосы, выбрал из них два куска получше, вооружился иглой и ниткой. Обувь он подгонял прямо по лапам Льва, а чтоб она крепче держалась на ногах, пришивал кожу прямо к лапам царя зверей. Лев кричал, а Шакал приговаривал:
— Чем больней, тем обувка ладней.
На это занятие ушло все утро: один шил, другой кричал от боли, один рычал, другой приговаривал: «Чем сейчас больней, тем потом веселей».
Затем Шакал помог Льву добраться до небольшого холма и предложил ему лечь на спину.
— Подставь,- сказал он Льву,- все четыре лапы под солнце, башмаки должны как следует просохнуть.
Лев сделал, как велел Шакал,- пролежал под горячими лучами солнца до самого вечера. Ноги его распухли, а башмаки до того крепко «подогнались», что бедняга Лев не находил себе места от боли. Тем временем Шакал прохлаждался в тенечке, а с наступлением прохлады крикнул Льву:
— А теперь подпрыгни! Увидишь, что полетишь, как пташка в небе.
Лев прыгнул… и покатился по склону холма, на самое дно оврага. На нем места живого не было, однако он не разбился насмерть, как рассчитывал Шакал. Увидев, что его замысел не удался, Шакал проворно унес ноги. А Лев остался измученный и израненный на дне оврага.
Вечером пролетала стайка куропаток. Они увидели Льва, сжалились над ним.
— Поклянись, что не тронешь нас,- обратились они к владыке зверей,- и мы поможем тебе!
Лев поклялся, и куропатки, принося воду в клювиках, смачивали башмаки, пока те не размякли. Затем они вытащили нитки и разули Льва. Сгоряча Лев не удержался и схватил одну куропатку. К счастью, он был слишком слаб, и она выпорхнула живой из его пасти.
Израненный Лев потащился в свою пещеру. От чего он больше страдал — от ярости или от ран, неизвестно.