Был барин, жил не бедно: был у него сын — к ученью очень способный. Вот и случилось этому барину захворать, простудиться на охоте. И умер он. Осталась барыня одна, стала она проживать накопленное добро, наконец дожилась до того, что не стало в доме корки хлеба, а тут, на горе-то, жалко и мальчика — больно хорошо уж он учился-то. Вот и взяло ее отчаянье, и в горе и в нужде вскричала она как-то: «Господи, кажется, и сына родного лучше бы отдала тому, кто бы мне денег достал».
Вот погодя несколько времени, хоть на другой день, что ли, приходит к ней какой-то человек, одет чисто, и говорит: «Вы, барыня, нуждаетесь в деньгах, я могу вам достать сколько угодно, дайте только мне сына вашего, да и то не сейчас — пусть до 25 лет будет ваш, а потом мой».
Подумала, подумала барыня да и дала ему расписку. Больно уж взяла ее нужда-то. А осталось у нее после барина только и добра-то всего один сундук. Вот после того, как ушел человек с распиской, и надумала она пойти поискать в сундуке: не найдется ли там чего еще продать, чтобы не помереть с голоду. Открыла и видит — весь сундук полон золота! Вот обрадовалась барыня, перекрестилась, взяла денег и пошла — купила хлеба, самовар, чаю, сахару, и как вернулся сын из училища, то даже удивился и спрашивает: «Откуда это ты, матушка, все взяла?» — «А это я, сынок, после отца твоего еще нашла в сундуке денег: видно, бог послал на нашу нужду». Сын ей поверил.
Стали они жить да поживать. Сын поучился, стал дальше учиться и все учится хорошо. Стало ему подходить под двадцать лет. Стало матери его жалко, стала она задумываться, а в другое время тайком от сына и плакать горькими слезами. Однако сын стал ее в том замечать и приступил к ней: «Скажи да скажи, о чем плачешь!» Сначала она сказала ему, что: «Тоскую по твоему батюшке». Ну, однако, он ее в том разговорил: что, дескать, тосковать, его уж не воротишь. А все видит, что она тоскует; вот он у нее и выпытал, и призналась она ему, что продала его нечистому и дала в том расписку. «Ну, хорошо, матушка, спасибо, что сказала, еще есть время мне об этом подумать, как избавиться. Делать нечего, надо будет, видно, мне с тобой проститься да спросить об том у добрых людей. Так вот что, пока я буду в отсутствии, ты все-таки строй хоть на эти деньги громадный хороший каменный дом, хоть не Даром деньги пролежат. А теперь прощай!»
И пошел он сначала к священнику исповедаться и причаститься и сказал ему на духу про свое дело. Подумал об этом священник, ничего не мог ему сказать. Послал к преосвященному. Пришел туда, подумал преосвященный и говорит: «Ну, слушай — я сам тебе в этом деле не могу помочь, а ступай ты — в таком-то месте в дремучем лесу живет-спасается старец, придешь и проси у него помощи».
И рассказал ему тропинку, по которой туда попасть к старцу.
Долго ли, коротко ли, дошел он до старца. Видит, стоит в дремучем лесу древесиная хижина старая-старая, и вся мохом обросла. Он к ней, толкнулся в двери — заперто. И слышит голос: «Кто тут?» — «А вот я к тебе, праведный старец».- «Ну, скажи Иисусову молитву, тогда и войди». Парень сказал и вошел. «Ну, зачем ты ко мне, вот уж тридцать лет живу я здесь, никто еще ко мне не захаживал». Тот рассказал ему про свое дело. Подумал старец. «Ну,- говорит,- есть здесь, вот в таком-то месте, у сатаны кум, и надоело уж ему у нечистого в кумовьях быть, рад бы избавиться, а не знает как. Ступай к нему и скажи ему, что если выманит у сатаны расписку, то и сам спасется за то». Перекрестил его старец и наказал: «Сатана, наверно, скоро узнает, если вы у него записку стянете и ко мне побежите; если немного не успеете добежать, бросьте мне эту палочку, я и отворю сразу двери».
И дал с собой палочку.
Пошел парень с палочкой в указанное место. Долго ли, коротко ли шел, пришел на поляну — видит, стоит громадный каменный дом, такой, что боязно к нему и приступиться, а от него хрустальный мост идет. Делать, однако, нечего, пошел; вошел в нижний этаж — нет никого, поднялся выше и нашел, наконец, и самого кума.
Когда вошел парень, хотел перекреститься, но тот не велел: «У нас не крестятся!» Узнал кум, в чем дело, не успел еще ничего сказать, как уж слышно, черти по хрустальному мосту скачут, только когти брякают, железную борону везут. «Сатана,- говорят,- велел тебе в гости ехать». — «Нет, скажите куму, что я нездоров, весь раз неможился. Буду завтра, как не поправлюсь ли». Ускакали черти.
И стал сатанинин кум думать, как бы ему выманить у сатаны расписку. Думал-думал, ничего не мог придумать. На другой день к вечеру кое-как надумался. А парню тоже захотелось ад посмотреть. Попросился он об этом у кума, тот и говорит: «Ну, ладно, изволь; вот,- говорит,- я сделаю тебя, парень, папиросницей и возьму с собой в ад, а ты помни, как сатана будет папиросы брать, так уж не дыши».
Вот вечером опять прискакали черти: «Сатана тебя в гости зовет». — «Ох, больно уж я нездоров, ну, ладно, сегодня уж поеду».
Взял с собой папиросницу, сел на борону, и поскакали черти прямо в ад, а ад-то был от кумова дома за триста верст.
Встречает его у входа сам сатана. «Ну, что, кум, как живешь-можешь, прошло ли у тебя нездоровье?» — «Да плохо что-то все, кум, можется».- «А я без тебя уж третье ведро вина допиваю. Ну, входи, входи! Эй, вы! — чертям говорит,- водки сюда дать!»
Притащили черти водки, поставили чарки на стол, каждая по полуштофу. Кум попросил себе поменьше — дескать, по болезни такую мне не смочь выпить. Вот сатана пил-пил, курил-курил и опьянел. И видит, что кум что-то все задумывается: «Ну, что же ты, кум, у меня не весел?» — «Да вот пришел ко мне вчера парень, просит он меня у тебя попросить, не отсрочишь ли ты ему на пять лет по расписке, по которой продала его вам мать, барыня, столько-то лет тому назад».- «Да какая такая расписка, я что-то не помню. Эй вы, черти!» И сатана затрубил в трубу. Сбежались черти — видимо-невидимо. «Ищите барынину расписку!»
Убежали все по своим местам, искали-искали — нет, не находится! Опять он послал их искать — опять убежали, не нашли ничего. «Ну, делать нечего, больше некому в этом деле знать, как моему писарю. Приведите-ка его». А у него был писарь — кривой такой, одноглазый, и, знать, чуял он, что за него возьмутся, все позади других прятался.
Вот привели его. Велел сатана ему подать расписку. Тот говорит: «Нет у меня». Велел он его хлестать железными прутьями. «Нет и нет!» — «А нуте-ка, тащите его на кумову кровать!» Как только сказал это сатана, так и ис пугался одноглазый писарь и отдал расписку. «Ну, на тебе, кум, расписку, дай парню в ней расписаться, это еще даже лучше, чем барыня-то за него расписала. Да что тебе ровно не по себе, ха-ха-ха!» — «Да вот что, кум, что это у тебя за кровать такая, что и твой одноглазый испугался? Покажи, пожалуйста».- «Ха-ха-ха, ну-ну, посмотри!»
Вот пошли они в другую комнату и только отворили ее — от нее такой жар пыхнул, что жарче нельзя и представить! «Вот тут,- говорит,- и кровать, ха-ха-ха!»
Вот затряслись поджилки-то у сатанинина кума, попрощался он с сатаной и поскорей к себе домой. Сел на борону, живо черти поскакали, только когти брякают. На полдороге вспомнил, что со страху папиросницу-то на столе забыл. Делать нечего, отпрягся один черт, побежал в ад за папиросницей, притащил куму, поскакали дальше. Приехали домой. Черти назад в ад поскакали, а сатанинин кум немедля обратил папиросницу опять в парня. Взяли они палочку, данную ему старцем, и побежали как можно скорей к нему в дремучий лес.
Тем временем черти увидали, что они бегут к старцу, и прямо бегут к сатане, а он еще все пьет вино. Как сказали ему, сейчас же сел он на борону и поехал сломя голову догонять кума. Покуда ехали по хрустальному мосту до кумова дома, хоть и усталые черти, а все еще не больно тяжело было везти, а ну как стали по земле-то боронить, то досталось бедным чертям, да потише и поехали.
Тем временем добежали кум с парнем до старца, кинули палочку, старец сейчас же отворил им дверь. Едва успели вскочить, а и сатана уж тут, чуть-чуть не схватил кума, однако тот вырвался.
Сейчас же старец взял у кума расписку, сжег ее и пепе-лок развеял по своей-избушке. Затем перекрестил их обоих, надел на них по крестику и говорит: «Ну, теперь не бойтесь, не тронет вас нечистый дух, ступайте себе с богом».