В давние времена был у родителей сын Сокбай. Ничего не умел делать, ничто его не интересовало.
Другие мальчики в аиле помогали в хозяйстве — обхаживали коней, пасли овец, собирали для очага курай — сухой кустарник. А когда играли, затевали шумные игры и, случалось, смело забирались на высокие скалы — ведь они жили среди гор.
Лишь один Сокбай целыми днями лежал в юрте на одеялах или где-нибудь на мягкой траве.
— Со-окбай-ай, — протяжно звала мать, но мальчик спал, а может, и не спал, слышал, да лень было отозваться.
Только когда мать звала к обеду, он откликался сразу, будто боялся, что второй раз не позовут:
— Иду, иду, энеке (энеке — обращение к матери или бабушке).
Поест — и снова уляжется.
«Если он не изменится, — горевали родители, — то не станет нам опорой в старости».
Долго думали они, какому делу приучить сына-лентяя.
Отец его, знаменитый табунщик, решил взять Сокбая с собой на пастбище — пусть научится ездить на коне, как настоящий джигит, пусть станет табунщиком.
С трудом взобрался сын на коня. Пока ехали шагом, он еще держался. Но когда лошадь пошла быстрее, припал к ее шее и затрясся от страха, что может вывалиться из седла.
Решил отец испытать: смышленый ли у него сын?
— Сокбай, приготовь еду на гриве коня, — попросил он.
Сын вытащил из кармана два кремня и стал высекать из них искру.
— Ты что собираешься делать? — с тревогой спросил отец.
— Высеку огонь, подожгу гриву и мясо зажарим, — ответил Сокбай.
— Эх, сынок, — покачал головой отец. — Что это ты такое придумал! Приготовить еду на гриве коня — значит вынуть лепешку из курджуна (курд-жун — дорожная наплечная сумка) и поесть на ходу.
Еще немного проехали и отец сказал:
— Что-то твой конь еле тащится. Надо показать ему камчу. Сокбай сполз с коня и стал камчой тыкать в морду лошади, приговаривая:
— Вот — смотри!
— Какой же ты неразумный! — не сдержался отец. — Показать коню камчу — значит стегнуть его.
В третий раз попросил отец:
— Сын мой, помоги дорогу сократить.
Сокбай снова нехотя слез с коня, взялся за кетмень — лопату и начал копать дорогу, по которой ехали.
— Что ты делаешь?.. Дорогу сократить может быстрый конь или задушевная беседа. Ты и этого не знаешь!..
На пастбище отец старался научить сына бросать аркан. Тот даже размахнуться не смог, чтобы забросить веревку.
Понадобилось отцу съездить к соседу-чабану.
Запряги коня, — попросил он, по у сына не хватило сил поднять седло и пришлось самому запрягать.
— Стереги табун, чтобы лошади не разбежались, — поручил отец на прощание.
— Угу, — произнес Сокбай, завернулся в отцовскую шубу и улегся, где стоял.
Когда отец вернулся, не досчитался в табуне многих лошадей. Или кони сами сбежали, или кто-то их украл. Стал табунщик ругать сына:
— Ничего не умеешь, не видишь, не слышишь — как столб каменный! Может, и лучше, если бы ты вовсе окаменел!
Только произнес эти слова, как не стало рядом с ним сына, а на том самом месте оказался столб каменный.
— Пай-пай, неужели этот лентяй в столб превратился? — испугался отец. — Что я теперь скажу матери?.. Ой, горе мне! Горе матери! Со-окба-ай!.. Сыночек мой… Со-окба-ай!..
Сколько ни звал, Сокбай никак не отзывался.
Шло время, а столб продолжал стоять. Обдували его ветры горные, омывали дожди грозовые, гром гремел над ним.
Часто отец упрекал себя, что сам накликал беду на мальчика, но не знал, как помочь несчастью.
Однажды к табуну, который стерег табунщик, подошла олениха.
Только поднял он свое ружье, только прицелился, как животное заговорило человеческим голосом:
— Не стреляй в меня, человек! Куда-то пропал мой олененок, и я теперь повсюду ищу его. Не пристал ли он к вашим жеребятам?
Опустил табунщик ружье. Жалко стало ему мать-олениху.
— Ищи своего олененка, — сказал он.
— В благодарность за твою доброту я назову тебе волшебные слова, — сказала олениха. — Три раза повтори: «Гуль-гуль-чаакы». Потом скажи, чего тебе хочется. И исполнится твое желание.
Обрадовался табунщик. Одно только желание было у него — вернуть себе сына.
Побежал он к тому месту, где одиноко торчал столб, встал перед ним и тихо произнес волшебные слова, которым научила его мать-олениха.
— Гуль-гуль-чаакы!.. Сокбай, сыночек, стань снова человеком!
Слегка задвигался каменный столб.
— Гуль-гуль-чаакы!.. — повторил он громче. — Сокбай, сыночек, стань снова человеком!
Зашатался каменный столб.
— Гуль-гуль-чаакы! — прокричал он в третий раз. — Сокбай, сыночек, стань снова человеком!
И тогда совсем пропал каменный столб, а вместо него предстал Сокбай — живой, невредимый.
— Спасибо, отец, что освободил меня, — заговорил он. — Многое пришлось мне вытерпеть, когда я в столб превратился. Ни рукой, ни ногой шевельнуть не мог. Путники привязывали к столбу своих коней, а то и верблюдов, даже ишаков. Не догадывались, что это на моей шее они затягивали повод. А бывало, сильно стегали камчой. А я даже заплакать не мог, потому что стал каменным…
— Вот видишь, что случается с ленивыми, — произнес отец.
С той поры нельзя было узнать мальчика. Аркан бросал далеко и метко. Коня запрягал быстро, умело и ездил на нем, как настоящий джигит.
Но самое главное — научился пасти табун так, что не пропадали больше кони. Тут был он отцу настоящим помощником.
Когда Сокбай вырос, стал, как и его отец, знаменитым табунщиком в киргизском крае.