Господин! Люди, говорившие до меня, рассказывали разные чудесные повести, которые они слышали в чужих краях. Я со стыдом должен сознаться, что не знаю ни одного рассказа, достойного вашего внимания. Но если вам не будет скучно, я расскажу вам удивительные приключения одного моего друга.
На том алжирском капере, с которого меня освободила ваша милостивая рука, был молодой человек моих лет, рожденный, казалось мне, не для одежды раба, которую он носил. Остальные несчастные на корабле были или грубыми людьми, с которыми я не мог жить, или людьми, языка которых я не понимал. Поэтому в то время, когда у нас был свободный часок, я охотно сходился с этим молодым человеком.
Он называл себя Альмансором и по своему произношению был египтянином. Мы очень приятно беседовали друг с другом, и однажды нам даже вздумалось рассказать свои приключения, причем история моего друга была во всяком случае гораздо замечательнее моей.
Отец Альмансора был знатным человеком в одном египетском городе, имени его он мне не назвал. Альмансор провел дни своего детства радостно, весело и окруженный всем земным блеском и удобствами. Но при этом, однако, его не воспитывали изнеженным, и его ум стал рано развиваться, потому что его отец был мудрым человеком, дававшим ему наставления в добродетели. Кроме того, учителем у него был знаменитый ученый, преподававший ему все, что должен знать молодой человек. Альмансору было около десяти лет, когда из-за моря в страну пришли франки и стали вести войну с его народом.
Но, должно быть, отец мальчика был не очень расположен к франкам, потому что однажды, когда он собирался идти на утреннюю молитву, они пришли и потребовали сперва его жену, как заложницу его верности франкскому народу, а когда он не захотел отдать ее, они насильно утащили в лагерь его сына.
Когда молодой раб стал рассказывать так, шейх закрыл лицо, а в зале поднялся ропот негодования.
— Как, — воскликнули друзья шейха, — как может этот молодой человек поступать так глупо и растравлять такими рассказами раны Али Бану, вместо того чтобы облегчить их! Как может он возобновлять его скорбь, вместо того чтобы рассеять ее!
Сам надсмотрщик рабов рассердился на бессовестного юношу и велел ему замолчать. А молодой раб был очень изумлен всем этим и спросил шейха — разве в его рассказе есть что-нибудь такое, что возбуждало бы его неудовольствие?
При этих словах шейх поднялся и сказал:
— Успокойтесь же, друзья! Как может этот юноша знать что-нибудь о моей печальной судьбе, когда он под этой кровлей едва только три дня! Разве при тех ужасах, которые совершали эти франки, не может быть участи, подобной моей, разве не может, пожалуй, даже тот Альмансор… но рассказывай все-таки дальше, мой молодой друг!
Молодой раб поклонился и продолжал:
Итак, молодого Альмансора увели во франкский лагерь.
Там ему жилось вообще хорошо, потому что один из полководцев призывал его в свою палатку и забавлялся ответами мальчика, которые ему должен был переводить драгоман. Полководец заботился о нем, чтобы он не нуждался в пище и одежде, но все-таки тоска по отцу и матери делала мальчика в высшей степени несчастным. Он в продолжение многих дней плакал, но его слезы не трогали этих людей. Вскоре лагерь был снят, и Альмансор думал, что теперь он сможет опять вернуться, но было не так. Войско ходило туда и сюда, вело войну с мамелюками, и они все время таскали за собой молодого Альмансора. Когда он потом стал умолять начальников и полководцев позволить ему все-таки опять вернуться домой, они отказали в этом и говорили, что он должен быть залогом верности своего отца. Так он в продолжение многих дней был в походе.
Но вдруг в войске началось движение, которое не укрылось от мальчика. Стали говорить об укладывании вещей, об отступлении, о посадке на корабли, и Альмансор был вне себя от радости, потому что теперь, когда франки возвращались в свою страну, теперь ведь его должны были освободить. Они потянулись с лошадьми и повозками назад к морскому берегу и наконец были так далеко, что стали видны стоящие на якоре суда. Солдаты стали садиться на корабли, но наступила ночь, пока села только небольшая часть. Как охотно Альмансор ни бодрствовал бы, так как каждый час думал, что будет отпущен на свободу, но наконец все-таки впал в глубокий сон. Ему показалось, что франки примешали ему чего-нибудь в воду, чтобы усыпить его, потому что когда он проснулся, в маленькую комнату, в которой он не был, когда засыпал, светило солнце. Он вскочил с постели, но, ступив на пол, упал, так как пол качался туда и сюда и все, казалось, двигалось и танцевало вокруг него. Он опять вскочил и стал держаться за стены, чтобы выйти из комнаты, в которой он находился.
Вокруг него был странный шум и шипение. Он не знал, видит ли он сон или не спит, потому что никогда ничего подобного не слыхал и не видал. Наконец он достиг маленькой лестницы и с трудом поднялся наверх. Какой ужас объял его! Вокруг ничего не было, кроме неба и моря! Он находился на корабле. Тогда он жалобно заплакал. Он хотел вернуться назад, хотел броситься в море и доплыть до своей родины, но франки удержали его, а один из начальников позвал его к себе, обещал ему, что скоро он попадет опять на родину, если будет послушен, и доказывал, что уже невозможно везти его от берега домой, а там ему пришлось бы жалким образом погибнуть, если бы его отпустили.
Но франки не сдержали своего слова, потому что в продолжение многих дней корабль шел дальше. Когда наконец он пристал к берегу, они были не на берегу Египта, а во Франкистане. Во время длинного пути и уже в лагере Альмансор научился понимать кое-что из языка франков и говорить, что ему очень пригодилось в этой стране, где никто не знал его языка. В продолжение многих дней его везли по стране во внутреннюю часть, и везде стекался народ, чтобы посмотреть его, так как его спутники заявляли, что это сын египетского царя, который посылает его во Франкистан для образования.
Но эти солдаты говорили так только для того, чтобы уверить народ, что они победили Египет и находятся с этой страной в глубоком мире. После нескольких дней путешествия сухим путем они прибыли в большой город, цель своего путешествия. Там Альмансора отдали одному врачу, который принял его в свой дом и стал обучать всем нравам и обычаям Франкистана.
Прежде всего Альмансор должен был надеть франкское платье, очень узкое и тесное и далеко не такое красивое, как его египетское. Потом он уже не мог кланяться, скрестив руки, а если кому-нибудь хотел выразить свое почтение, то одной рукой должен был срывать с головы огромную шапку из черного войлока, которую носили все мужчины и которую надели и ему, а другой рукой должен был делать движение в сторону и шаркать правой ногой. Он уже не мог также сидеть с поджатыми ногами по принятому обычаю на Востоке, а должен был садиться на высокие стулья и опускать ноги на пол. Еда доставляла ему тоже значительные затруднения, потому что все, что он хотел поднести ко рту, он должен был воткнуть прежде на железную вилку.
А доктор был строгим, злым человеком и мучил мальчика. Если последний иногда забывался и говорил гостям «селям-алейкум», доктор бил его палкой, потому что он должен был говорить: «Votre servi teur!» Альмансор уже не мог также думать и говорить или писать на своем языке, разве только мог мечтать на нем. Он, может быть, совсем разучился бы своему языку, если бы в том городе не жил один человек, который ему был очень полезен.
Это был старый, но очень ученый человек, знавший много восточных языков: арабский, персидский, коптский, даже китайский, понемногу из каждого. Его в той стране считали чудом учености и давали ему много денег, чтобы он учил этим языкам других. Этот человек несколько раз в неделю призывал к себе молодого Альмансора, угощал его редкими плодами и тому подобным, и тогда юноше казалось, что он находится дома. Действительно, этот старый господин был очень странным человеком. Он сделал Альмансору одежду, какую в Египте носят знатные люди. Эту одежду он хранил в своем доме, в особой комнате. Когда Альмансор приходил, он посылал его со слугой в эту комнату и приказывал одевать его вполне по обычаю его страны. Оттуда они шли в Малую Аравию — так называлась одна зала в доме ученого.
Эта зала была украшена разными искусственно выращенными деревьями: пальмами, бамбуками, молодыми кедрами, а также цветами, растущими только на Востоке. На полу лежали персидские ковры, а у стен были подушки, но нигде не было ни франкского стула, ни стола. На одной из этих подушек сидел старый профессор, но он имел совсем другой вид, нежели обыкновенно. Вокруг головы он обвивал, как тюрбан, тонкую турецкую шаль и подвязывал седую бороду, которая у него доходила до пояса и казалась естественной, почтенной бородой важного человека. К тому же на нем была мантия, сделанная им из парчового халата, широкие турецкие шаровары и желтые туфли. Такой мирный прежде, он в эти дни надевал турецкую саблю, а за поясом у него торчал кинжал, оправленный поддельными камнями. При этом он курил из трубки длиной в два локтя, и ему прислуживали его люди, одетые тоже по-персидски, а половина их красила лица и руки в черный цвет.
Сначала, по-видимому, все это казалось молодому Альмансору очень удивительным, но скоро он понял, что такие часы, когда он подчинялся мыслям старика, очень полезны. Если у доктора он не мог сказать ни одного египетского слова, то здесь франкский язык был строго воспрещен. При входе Альмансор должен был говорить приветствие мира, на которое старый перс отвечал очень торжественно. Потом он делал юноше знак сесть около него, начинал говорить попеременно на персидском, арабском, коптском и других языках и называл это ученой восточной беседой. Около него стоял слуга, или, что он представлял в этот день, раб, державший большую книгу, а эта книга была словарем. Когда старик забывал слова, то делал рабу знак, быстро отыскивал, что хотел сказать, а потом снова продолжал говорить.
А рабы приносили в турецкой посуде шербет и прочее, и если Альмансор хотел доставить старику большое удовольствие, то должен был сказать, что у него все устроено так, как на Востоке. Альмансор очень хорошо читал по-персидски, и это было для старика главной выгодой. У него было много персидских рукописей. Он велел юноше читать их ему вслух, внимательно перечитывал и таким образом подмечал правильное произношение.
Для бедного Альмансора это были радостные дни, потому что старый профессор никогда не отпускал его без подарка, и часто он приносил даже дорогие подарки деньгами, полотном или другими необходимыми вещами из тех, которые ему не хотел давать доктор. Так Альмансор прожил несколько лет в столице франкской страны, но его тоска по родине никогда не уменьшалась. Когда же ему было около пятнадцати лет, произошел случай, имевший большое влияние на его судьбу.
Франки выбрали королем и повелителем своего первого полководца, того самого, с которым в Египте Альмансор так часто говорил. Хотя это было известно Альмансору и он по большим празднествам на улицах узнал, что нечто подобное происходит в этом большом городе, однако не мог представить себе, чтобы королем был тот самый, которого он видел в Египте, потому что тот полководец был еще очень молодым человеком.
Но однажды Альмансор шел по одному из тех мостов, которые ведут через широкую реку, протекающую по городу. Там он заметил человека в простом солдатском платье, прислонившегося к перилам моста и смотревшего на волны. Черты этого человека бросились ему в глаза, и он вспомнил, что уже видел его. Поэтому он быстро порылся в своих воспоминаниях, и когда вспомнил о событиях в Египте, ему вдруг стало ясно, что этот человек — тот полководец франков, с которым он в лагере часто говорил и который всегда милостиво заботился о нем. Альмансор точно не знал его настоящего имени, поэтому он собрался с духом, подошел к нему, назвал его так, как его называли между собой солдаты, и сказал, скрестив по обычаю своей страны руки на груди:
— Селям-алейкум, Маленький Капрал!
Этот человек изумленно оглянулся, посмотрел на юношу проницательными глазами, подумал о нем и потом сказал:
— Боже, возможно ли это! Ты здесь, Альмансор? Что делает твой отец? Как дела в Египте? Что привело тебя сюда к нам?
Тогда Альмансор не смог дольше удерживаться. Он горько заплакал и сказал ему:
— Так ты, стало быть, не знаешь, Маленький Капрал, что сделали со мной эти собаки, твои соотечественники? Ты не знаешь, что я уже много лет не видал страны своих отцов?
— Надеюсь, — сказал тот, и его лоб нахмурился, — надеюсь, что они не утащили тебя с собой?
— Ах, конечно! — отвечал Альмансор. — В тот день, когда ваши солдаты садились на корабли, я видел свое отечество в последний раз. Они взяли меня с собой, и начальник, которого тронуло мое горе, платит за мое содержание одному проклятому доктору, который меня бьет и чуть не морит голодом. Но послушай, Маленький Капрал, — продолжал он совершенно чистосердечно, — хорошо, что я тебя встретил здесь, ты должен помочь мне.
Человек, которому он говорил это, улыбнулся и спросил, каким же образом он должен помочь.
— Вот как, — сказал Альмансор. — Было бы несправедливо, если бы я захотел чего-нибудь от тебя. Ты всегда был так добр ко мне, но я знаю, что ты тоже бедный человек. Даже когда ты был полководцем, ты никогда не одевался так хорошо, как другие; да и теперь судя по твоему сюртуку и шляпе ты, должно быть, не в лучшем положении. Но ведь франки недавно выбрали султана, и ты, без сомнения, знаешь людей, которые могут приближаться к нему, например, агу его янычар, или рейс-эфенди, или его капудан-пашу. Знаешь?
— Ну да, — отвечал тот, — но что дальше?
— Ты мог бы у них замолвить за меня словечко, Маленький Капрал, чтобы они попросили султана франков освободить меня. Потом, мне нужно также немного денег для переезда по морю, но прежде всего ты должен обещать мне ничего не говорить об этом ни доктору, ни арабскому профессору.
— Кто же этот арабский профессор? — спросил тот.
— Ах, это странный человек, но о нем я расскажу тебе в другой раз. Если бы оба они услыхали это, то я уже не мог бы уехать из Франкистана. Но поговоришь ли ты за меня с агой? Скажи мне это откровенно!
— Пойдем со мной, — сказал Маленький Капрал. — Может быть, я теперь же смогу быть полезным тебе.
— Теперь? — испуганно воскликнул юноша. — Теперь ни за что, ведь доктор прибьет меня! Мне надо спешить прийти домой!
— Что же ты несешь в этой корзине? — спросил Маленький Капрал, удерживая его.
Альмансор покраснел и сначала не хотел показывать, но наконец сказал:
— Посмотри, Маленький Капрал, я здесь должен служить, как самый последний раб моего любимого отца. Доктор — скупой человек и каждый день посылает меня на рыбный и овощной рынок, куда от нашего дома час ходьбы. Я должен покупать у грязных торговок, потому что там на несколько медных монет дешевле, чем в нашей части города. Посмотри, из-за этой дрянной селедки, из-за этой горсти салата, из-за этого кусочка масла я каждый день должен ходить два часа. Ах, если бы это знал мой отец!
Человек, которому Альмансор говорил это, был тронут горем мальчика и отвечал:
— Пойдем только со мной и не бойся. Доктор тебе ничего не сможет сделать, если даже не поест сегодня ни селедки, ни салата. Успокойся и пойдем!
При этих словах он взял Альмансора за руку и повел его с собой. Хотя при мысли о докторе у Альмансора билось сердце, но в словах и выражении лица этого человека было столько уверенности, что он решился последовать за ним. Итак, с корзиной в руке, он пошел вместе с этим солдатом по многим улицам и ему, по-видимому, казалось странным, что перед ними все снимали шляпы, останавливались и смотрели им вслед. Он выразил это удивление своему спутнику, но тот засмеялся и ничего не сказал на это.
Наконец они пришли к великолепному замку, к которому Маленький Капрал и подошел.
— Ты здесь живешь, Маленький Капрал? — спросил Альмансор.
— Моя квартира здесь, — отвечал тот, — и я хочу отвести тебя к моей жене.
— Э, ты живешь прекрасно! — продолжал Альмансор. — Наверно, сам султан дал тебе здесь готовую квартиру?
— Ты прав, эта квартира у меня от императора, — отвечал его спутник и повел его в замок.
Там они поднялись по широкой лестнице, и в одной красивой зале он велел Альмансору поставить корзину, а потом вошел с ним в великолепную комнату, где на диване сидела женщина. Он поговорил с ней на незнакомом языке, после чего оба они немало смеялись, а потом женщина на франкском языке много спрашивала Альмансора о Египте.
Наконец Маленький Капрал сказал юноше:
— Знаешь, что самое лучшее? Я хочу сейчас сам отвести тебя прямо к императору и поговорить с ним о тебе.
Альмансор очень испугался, но вспомнил о своем горе и о своей родине.
— Несчастному, — сказал он им обоим, — несчастному Аллах в минуту бедствия дарует большое мужество. Он не оставит и меня, бедного мальчика. Я сделаю это, я пойду к императору. Но скажи, Капрал, я должен упасть перед ним ниц, должен лбом коснуться пола, что я должен сделать?
Оба снова засмеялись и стали уверять, что ничего этого не нужно.
— У него страшный и величественный вид, у султана? — спрашивал он дальше. — У него длинная борода? Сверкающие глаза? Скажи, какой у него вид!
Его спутник снова засмеялся и потом сказал:
— Я тебе лучше совсем не стану описывать его, Альмансор. Ты сам догадаешься, кто он. Только вот что я скажу тебе, как примету: в зале императора, если он там, все почтительно снимут шляпы. Кто оставит шляпу на голове — тот и есть император.
При этих словах он взял его за руку и пошел с ним в залу императора. Чем ближе Альмансор подходил, тем сильнее билось у него сердце, а когда они приблизились к двери, у него задрожали колени. Слуга открыл дверь, и там полукругом стояли по крайней мере тридцать человек, все великолепно одетые и увешанные золотом и звездами, как это в стране франков в обычае у знатнейших эмиров и королевских пашей. Альмансор подумал, что его спутник, так невзрачно одетый, среди них, должно быть, один из самых последних. Все они обнажили головы, и Альмансор стал отыскивать того, у кого на голове была бы шляпа — ведь тот должен быть императором! Но его поиски были напрасны. Шляпы у всех были в руках и, следовательно, среди них, должно быть, не было императора. Тогда его взгляд случайно упал на его спутника, и что же — у него шляпа была на голове!
Юноша был изумлен и поражен. Он долго смотрел на своего спутника, а затем, сам снимая шляпу, сказал:
— Селям-алейкум, Маленький Капрал! Насколько я знаю, сам я не султан франков, поэтому мне не подобает покрывать голову, а на тебе шляпа. Маленький Капрал, ведь это ты император?
— Ты угадал эго, — отвечал тот, — и я твой друг. Припиши свое несчастье не мне, а злополучному стечению обстоятельств, и будь уверен, что с первым кораблем ты возвратишься в свое отечество. Теперь опять ступай к моей жене, расскажи ей об арабском профессоре и то, что знаешь. Сельди и салат я отошлю доктору, а ты на время своего пребывания здесь останешься гостем в моем дворце.
Так говорил человек, который был императором, а Альмансор упал перед ним ниц, целовал его руку и просил у него прощения в том, что не узнал его. Он, конечно, по виду его не ожидал, что он император.
— Ты прав! — смеясь отвечал тот. — Если кто императором только несколько дней, то это не написано у него на лбу!
Сказав так, он сделал Альмансору знак удалиться.
С этого дня Альмансор стал жить счастливо и весело. Арабского профессора, о котором он рассказал императору, он смог посетить еще несколько раз, но доктора уже не видал. Спустя несколько недель император велел позвать его к себе и объявил ему, что корабль, с которым он хочет отправить его в Египет, стоит на якоре. Альмансор был вне себя от радости. Достаточно было немного дней, чтобы снарядить его, и с сердцем, исполненным благодарности, щедро осыпанный сокровищами и подарками, он уехал от императора к морю и сел на корабль.
Но Аллаху было угодно еще дольше испытывать его, еще дольше закалять в несчастье его мужество, и Он еще не дал Альмансору увидеть берег своей родины. Другой франкский народ, англичане, вел тогда на море войну с императором. Они отнимали у него все корабли, которые могли победить, и таким образом случилось, что на шестой день пути корабль, на котором находился Альмансор, окружили и стали обстреливать английские корабли. Он должен был сдаться, и весь экипаж был переведен на меньший корабль, который вместе с другими поплыл дальше. Но на море не менее опасно, чем в пустыне, где разбойники неожиданно нападают на караваны, убивают и грабят. Тунисский капер напал на маленький корабль, который буря отделила от больших кораблей. Он был захвачен, а весь экипаж привезен в Алжир и продан.
Хотя Альмансор попал не в такое тяжелое рабство, как христиане, потому что был правоверным мусульманином, но все-таки теперь опять исчезла всякая надежда снова увидать родину и отца. Он прожил там пять лет у одного богатого человека и должен был поливать цветы и возделывать сад. Этот богатый человек умер без близких наследников, его владения раздробили, рабов разделили, и Альмансор попал в руки торговца рабами. Последний в это время снаряжал корабль, чтобы где-нибудь в другом месте продать своих рабов дороже. Случайно я сам был рабом этого торговца и попал на тот же самый корабль, где находился и Альмансор. Там мы познакомились, и там он рассказал мне свои удивительные приключения. Когда же мы вышли на берег, я был свидетелем чудеснейшего предопределения Аллаха: берег, на который мы вышли из лодки, был берегом его отечества; рынок, где нас выставили на продажу, был рынком его родного города, и, господин, — коротко говоря, его купил его собственный, его дорогой отец!
От этого рассказа шейх Али Бану погрузился в глубокое раздумье. Рассказ невольно увлек его. Грудь шейха вздымалась, глаза сверкали, и он часто готов был перебить своего молодого раба. Но конец рассказа, по-видимому, не удовлетворил его.
— Ты говоришь, что теперь ему был бы двадцать один год? — начал он спрашивать.
— Господин, он моих лет, от двадцати одного до двадцати двух лет.
— А какой город он называл своим родным городом? Этого ты нам еще не сказал.
— Если я не ошибаюсь, — отвечал тот, — это была Александрия!
— Александрия! — воскликнул шейх. — Это мой сын! Где он, где он остался? Ты не говорил, что его звали Кайрамом? У него были темные глаза и каштановые волосы?
— Это так, в минуту искренности он называл себя Кайрамом, а не Альмансором.
— Но, Аллах! Аллах! скажи же мне: ты говоришь, что его отец купил его на твоих глазах? Он говорил, что это его отец? Так он все-таки не мой сын!
Раб отвечал:
— Он сказал мне: «Хвала Аллаху после такого долгого несчастья! Это рынок моего родного города!» А спустя несколько времени из-за угла вышел какой-то знатный человек, и тогда он воскликнул: «О, какой дорогой дар неба — глаза! Я еще раз вижу своего почтенного отца!» А тот человек подошел к нам, посмотрел на одного, на другого и наконец купил того, с кем все это случилось. Тогда Альмансор воззвал к Аллаху, произнес горячую благодарственную молитву и прошептал мне: «Теперь я опять вступаю в чертоги своего счастья! Меня купил мой собственный отец!»
— Так это все-таки не мой сын, не мой Кайрам! — сказал шейх, удрученный горем.
Тогда юноша уже не мог удержаться. Из его глаз потекли радостные слезы, он бросился перед шейхом на колени и воскликнул:
— А все-таки это ваш сын, Кайрам Альмансор! Ведь вы купили его!
— Аллах, Аллах! Чудо, великое чудо! — воскликнули присутствовавшие и пододвинулись ближе, а шейх стоял безмолвно и изумленно смотрел на юношу, который поднял к нему свое прекрасное лицо.
— Друг Мустафа! — сказал он старому дервишу. — На моих глазах от слез висит завеса, так что я не могу видеть, запечатлены ли на его лице черты его матери, которые были у моего Кайрама. Подойди сюда и посмотри на него!
Старик подошел, долго смотрел на молодого человека, потом положил руку на его лоб и сказал:
— Кайрам! Что гласит изречение, которым я в день несчастья напутствовал тебя в лагерь франков?
— Дорогой учитель! — отвечал юноша, привлекая руку старика к губам. — Оно гласит: «Кто любит Аллаха и имеет чистую совесть, тот и в пустыне горя не одинок; ведь у него два товарища, которые утешая идут рядом с ним».
Тогда старик с благодарностью возвел глаза к небу, привлек юношу на грудь, передал его шейху и сказал:
— Прими его! Как верно то, что ты десять лет скорбел о нем, так верно и то, что это твой сын Кайрам!
Шейх был вне себя от радости и восторга. Он все время снова всматривался в черты найденного сына и снова, несомненно, находил образ своего сына, каким потерял его.
И все присутствовавшие разделяли его радость, ведь они любили шейха, и каждому из них казалось, что сегодня ему дарован сын.
Теперь опять пение и ликование наполнили эту залу, как в дни счастья и радости. Юноша должен был еще раз и еще подробнее рассказать свою историю, и все хвалили арабского профессора, императора и всякого, кто покровительствовал Кайраму. Все пробыли вместе до ночи, а когда стали расходиться, шейх щедро одарил каждого из своих друзей, чтобы они всегда помнили этот радостный день.
А четырех молодых людей он представил своему сыну и пригласил их всегда посещать его. Было решено, что с писателем Кайрам будет читать, с живописцем — совершать небольшие поездки, что купец разделит с ним пение и танцы, а другой будет приготовлять для них все удовольствия. Они тоже были щедро одарены и весело вышли из дома шейха.
— Кому мы обязаны всем этим, — говорили они между собой, — кому другому, как не старику? Кто подумал бы это тогда, когда мы стояли перед этим домом и бранили шейха?
— И как легко нам могло бы прийти в голову не послушать наставлений старика, — сказал другой, — или вовсе осмеять его! Ведь он имел довольно оборванный и бедный вид, и кто мог подумать, что это мудрый Мустафа!
— Удивительно! Не здесь ли мы громко выражали свои желания? — сказал писатель. — Один хотел тогда путешествовать, другой — петь и танцевать, третий — быть в хорошем обществе, а я — читать и слушать рассказы, и разве не все наши желания исполнились? Разве я не могу читать все книги шейха и покупать что хочу?
— А разве я не могу приготовлять его обеды, устраивать его прекраснейшие удовольствия и сам участвовать в них? — сказал другой.
— А я? Всякий раз, как мое сердце пожелает слушать пение и струнную музыку или смотреть танец, разве я не могу пойти и попросить себе его рабов?
— А я! — воскликнул живописец. — До этого дня я был беден и не мог шагу ступить из этого города, а теперь могу ехать куда хочу!
— Да, — сказали все они, — однако хорошо, что мы послушались старика. Кто знает, что из нас вышло бы?
Так говорили александрийские юноши и веселые и счастливые шли домой.