Жил когда-то в Киеве некий князь, и был возле Киева змей, и каждый год посылали ему дань: молодого парубка или дивчину. Вот подошел черед дочки и самого князя. Нечего делать: раз горожане давали, надо и ему давать. Послал князь свою дочку в дань змею.
А дочка была такая красивая, что и не рассказать. Вот змей ее и полюбил. И стала она к нему ластиться и спрашивает однажды:
— Есть ли,- говорит,- на свете такой человек, что мог бы тебя одолеть?
— Есть,- говорит,- один такой в Киеве, живет над Днепром. Как затопит он печь в хате, так дым под самые небеса подымается; а как выйдет к Днепру кожи мочить (ведь он кожемяка), то несет не одну, а сразу двенадцать; и как намокнут они в Днепре, я возьму да за них и уцеплюсь; вытащит, мол, он или нет? А ему все равно: как схватит, то и меня заодно с ними чуть на берег не вытащит. Вот его одного только
И боюсь.
Запало это в голову княжне, думает: как бы ей весточку домой подать да на волю к отцу выбраться? А при ней не было ни души, только один голубок. Выкормила она его еще в то счастливое время, когда в Киеве жила. Думала, думала, а потом взяла и написала отцу-батюшке: «Вот так, мол, и так, есть у вас, батюшка, в Киеве человек по имени Кирило, а по прозвищу Кожемяка. Просите его через старых людей, не согласен ли со змеем сразиться, не вызволит ли меня, бедную, из неволи! Просите его, и словами, и подарками, да чтоб не обиделся он за какое случайное слово!»
Написала так, под крылышко голубку привязала да и выпустила в окно. Взмыл голубок под облака и прилетел домой, к князю на подворье. А как раз в ту пору по двору бегали дети.
— Батюшка, батюшка, — говорят, — видишь, голубок прилетел от сестрицы?
Возрадовался князь поначалу, а потом подумал и опечалился: «Загубил уже, верно, проклятый ирод мое дитятко».
Приманил к себе голубка, глядь — а под крылышком грамотка. Он за грамотку. Читает, а дочка и пишет: так, мол, и так. Вот призвал он тотчас к себе всю старшину.
— Есть ли такой человек, что прозывается Кирилом Кожемякой?
— Есть, князь. Живет над Днепром.
— А как бы к нему подступиться, чтоб и не обиделся, и послушался?
Вот посоветовались да и послали к нему самых старых людей. Подходят они к его хате, отворили потихоньку дверь да так и оробели. Смотрят — сидит на земле сам Кожемяка к ним спиной и мнет руками двенадцать кож, и только видать, как большущей седой бородой качает! Вот один:
— Кахи!
Встрепенулся Кожемяка, а двенадцать кож только — раз! — и лопнули все. Обернулся к ним, а они ему в пояс:
— Вот так и так, прислал к тебе князь с просьбой…
А он и не смотрит, не слушает: рассердился, что двенадцать кож из-за них порвал.
Они снова давай его просить, давай умолять. Вот беда! Просили, просили да так и пошли, головы понуря.
Как тут быть? Печалится князь, печалится старшина.
— А не послать ли нам еще и молодых?
Послали людей помоложе — и те ничего не смогли поделать. Молчит и все, будто не к нему обращаются. Так разгневался из-за кож.
Поразмыслил князь и послал к нему малых детей. Они пришли да как начали просить, как стали на колени да как заплакали, тут уж и Кожемяка не вытерпел, сам заплакал:
— Ну, для вас-то я это сделаю!
И пошел он к князю.
— Давайте же мне, — говорит, — двенадцать бочек смолы да двенадцать возов конопли!
Обмотался коноплей, осмолился хорошенько смолой, взял такую булаву, что, может, в ней пудов десять, да и двинулся к змею. А змей и говорит:
— Ну что, Кирило, биться пришел аль мириться?
— Да где уж мириться? Биться с тобой пришел!
Вот и начали они биться, так земля и гудит. Что ни разбежится змей да ухватит Кирила зубами, так кусок смолы и вырвет; что ни разбежится да ухватит, так клок конопли и вырвет. А он его здоровенной булавой как ударит, так в землю и вгонит. А змей, как огонь, пылает, так ему жарко; и пока сбегает к Днепру напиться да прыгнуть в воду, чтобы слегка поостыть, то Кожемяка уже коноплей обмотался да смолой осмелился.
Вот выскакивает из воды проклятый ирод и только разгонится навстречу Кожемяке, а тот его булавою — гугух! — только эхо катится! Бились, бились — только пыль столбом да искры скачут. Разогрел Кирило змея получше, чем кузнец лемех в горне, так и фыркает, так и захлебывается, окаянный, а под ним земля стонет.
На горах народ стоит: ждет, что оно будет. А тут змей — бух! Аж земля затряслась! Народ так и всплеснул руками:
— Ай да Кирило! Ай да Кожемяка!
С того времени и стало называться то урочище, где Кирило жил, Кожемяками.