Двое сирот Идут вперед. Дорога в зной нелегка.. Жара палит, И пыль пылит. Ни речки, ни родника…
Сестра Мануш постарше была, Крепилась она в пути. Она бы жажду перенесла, Но братец не мог снести. Идут, идут и видят они Глубокий след, в нем стоит вода. Сестричка-джан, мне так хочется пить! Ты дашь попить мне, сестричка, да?
Нет, братец-джан, то коровий след — Напьешься и станешь коровой вмиг. Потерпим немножко. Еще чуть-чуть: Сейчас студеный найдем родник.
Двое сирот Идут вперед.
Дорога так далека…
И зной палит, И пыль пылит.
Ни речки, ни родника…
Идут, идут и видят они След от копыта, а в нем вода. Сестричка-джан, мне так хочется пить! Ты дашь попить мне, сестричка, да?
Нет, братец-джан, это конский след — Напьешься и станешь лошадкой вмиг. Потерпим немножко. Еще чуть-чуть. Сейчас, сейчас мы встретим родник. Двое сирот Идут вперед. Дорога так далека… И зной палит, И пыль пылит. Ни речки, ни родника… Идут, идут и видят они — Следок небольшой наполнен водой. И братец не может дольше терпеть: Тайком зачерпнул он воды рукой.
Сестра обернулась: где же брат?. Барашек маленький сзади идет. Барашек жалобным взором глядит И, грустно блея, бежит вперед…
Бедняжка Мануш! Что делать ей? Ломает руки она в слезах. А братец-барашек бежит за ней. Испуг и горе в его глазах.
Двое сирот Идут вперед. Мануш с барашком вдвоем В слезах идут…
Как грустно тут, В безвестном краю чужом! Идут. Их голод и зной томят. Идут, не зная куда…И вдруг — деревья листвой шумят, Родник, и звенит вода. Пьют вдоволь сироты, к воде припав.
Потом на дерево влезла сестра, А братец отведал душистых трав. Лужайка от ярких цветов пестра.
Но вдруг — и топот, и ржанье, и смех В лесу вечернем, что тих был и пуст. И звуки все ближе, и в звуках тех И песня, и хохот, и веток хруст.
И вот, золотой уздечкой звеня, Подводят слуги коня к воде. Но что в роднике пугает коня? Он встал на дыбы, словно быть беде. Взглянули слуги, а в роднике Лицо прекрасное отражено. Промчится ветер невдалеке, И зыблется в струйках воды оно. Наверх взглянули они, а там Красавица, светлая, как заря. Сидит она, прижавшись к ветвям, И смотрит, ни слова не говоря.
Каких только нет на земле чудес! Дивятся все в глубине души:
Как диво такое попало в лес, На дереве диком сидит в тиши?
Кто ты? Виденье иль человек? Если виденье, сгинь, пропади.
А человек — так с ветвей сойди, Лучший найдем для тебя ночлег.
Кто ты? Откуда? Нам невдомек, Как очутилась ты среди нас. Что за горе тебя, дружок, В лес привело в этот поздний час?
Горе сиротства нас привело В эту лесную глушь, — С дерева отвечает им Скромная наша Мануш.
— Нет у нас крова, нет родных В огромном мире земном. Ночь подходит. Страшно одним Во мраке ночном лесном.
Горят во дворце алмазы, янтарь… Приводят сироток в царский покой. Красавица, кто ты? — воскликнул царь. Зачем барашек безмолвный с тобой?
И вот Мануш рассказала о том, Что было рассказано мной в стихах. Да здравствует царь на троне своем, Пусть он разберется в наших делах.
Царь выслушал грустную повесть сирот.
Приятна Мануш для его очей.
И в жены себе он ее берет.
Семь дней он пирует и семь ночей.
Забыла Мануш о тяжелых днях, Не знает отказа она ни в чем. А братец-барашек в густых садах Пасется, довольный своим житьем. Жила во дворце, завистлива, зла, Старуха-служанка. Злодейку ту Однажды черная зависть взяла, Что любят все девочку-сироту.
И входит старуха, злобу тая, В покои к царице — и льстиво ей: Пойдем-ка, царица, краса моя, Сведу я купаться тебя скорей! И вот, обольстивши, ведет к воде, Бросает в озерную глубину, А дочь, в одежду Мануш одев, К царю посылает, словно жену.
Лица не видать под тканью густой. Обманщица входит в царский дворец. Властитель считает ее женой, Она надевает царский венец.
Но что это сталось с барашком вдруг? Никак не заманишь его домой. По берегу, блея, сделает круг — И снова бежит на берег другой. Что делать с барашком? Нейдет он прочь. Подумав, решила старуха-мать: Пусть притворится больною дочь. И уложила ее в кровать.
Несут ей яства — и это и то, И просят-молят немного съесть. Не смотрит притворщица ни на что И просит мяса барашка принесть.
Мануш, Мануш, но ведь это твой брат! Ужели же сестры братьев едят?! Обманщица дальше ведет игру: Подайте мне то, что велю, сейчас!
Кричит: «Погибаю!» Кричит: «Умру!» И царь издает ужасный приказ: Костры разложить, Ножи наточить, Барашка убить И мяса подать Царице в кровать, Чтоб ей не хворать.
Издал он приказ и с тайной тоской, И с тайной тоской бродил над водой, И думал он грустно: «Ну как могла Мануш его милая быть так зла?» И плачут скалы, что вкруг стоят.
И блеет и плачет барашек-брат, И мечется, бедный, над бережком И человечьим кричит языком:
Сестричка-джан! Сестричка-джан! Разводят костры, Разводят костры! Ножи уж остры! Сестричка-джан! Сестричка-джан! Услышь ты меня, Спаси от огня!
И слышит царь, удивления полн, — Доносится голос из синих волн. Знакомый голос и смутен и глух, Взывает и нежно терзает слух: Братец-джан! Братец-джан! Бездомный ты мой, Сестры нет с тобой, Барашек мой, джан! Томлюсь я на дне, Во тьме, в глубине. Не видно мне дня, Не слышно меня. Обманщица зла! Ужасен обман! Погибель пришла, Барашек мой, джан! Услышал царь — и скорей домой. Покровы с царицы срывает он, Срывает и видит — о, боже мой, Кто сел обманом на царский трон?
Сюда, рыбаки, свой невод скорей! Достаньте Мануш, голубку мою!
Сюда, палачи, в глубь водных зыбей Кидайте старуху и дочь-змею! Разгневался царь. Не уймешь никак… За ним возмущенный гудит народ. Бросает в озеро невод рыбак — Мануш достают из глубоких вод. Мануш достают и на трон несут.
Но кто это рядом стоит, пригож?
То братец сбросил шкурку и тут Совсем на барашка стал не похож. Барашек красавцем-юношей стал, — Широкие плечи, разумный взор. Не блеяньем жалким раскрыл уста — Повел человека живой разговор. А тех, что обманом взяли права, — Старуху-злодейку и лгунью-дочь, — Надев на шеи их жернова, Бросают в озеро в ту же ночь. Уж не грустят Сестра и брат. Забыли о страшном сне. И снова мир, И жизнь, как пир. А зло — на озерном дне.