В конце XV или самом начале XVI веков в Испании в городе Севильи в семье дона Теодоро Хосе Переса родился наследник, которого назвали Хуаном Антонио. Дон Перес был небогатым испанским идальго, то есть дворянином поэтому вынужден был искать дополнительный заработок, чтобы достойно обеспечить свою семью.
Для испанского дворянина достойным дополнительным заработком было только участие в кориде, то есть бое быков. Лишь это позволяло ему не запятнать свое дворянское достоинство. На кориде основу зрелища дает тореадор, который как раз и машет красной стороной своего плаща — мулеты перед мордой быка, которая быка и злит. Помогают тореадору два пикадора с пиками на конях и матадор, который тоже на коне и со шпагой. Шпага по-испански называется эспада, поэтому матадора тоже иногда называют эспадой. Шпагой матадор в конце кориды закалывает быка. Дон Теодоро как раз и был матадором.
Любой идальго всегда с ранней юности должен хорошо владеть и шпагой и конем. Поэтому с 6-7 лет дон Теодоро начал готовить дона Хуана в матадоры, приучал его к коню и обучал его владению шпагой. Так что к 16 годам дон Хуан уже впервые был на кориде в качестве матадора, а к 18 годам дон Хуан был вполне известным квалифицированным матадором в Севильи. Как раз в это время в Неаполе в Италии умер его дядя по матери и оставил дону Хуану богатое наследство, но при условии, что дон Хуан его получит только по приезде в Неаполь. Кто откажется от богатства?
И поэтому через месяц дон Хуан уже плыл из Барселоны в Неаполь на купеческом корабле. Однако попасть в Неаполь ему было не суждено. По дороге на море разыгрался очень сильный шторм, который отнес корабль к берегам Марокко, где его заметила турецкая галера, захватила его, а людей превралита в рабов. Дон Хуан отчаянно сражался своей шпагой, но был оглушон сзади, обезаружен и связан.
Молодой, красивый, сильный испанец заинтересовал турецкого капитана и он оставил дона Хуана у себя рабом. Так как во время боя от пуль погибло несколько гребцов-рабов, то турецкий капитан приказал приковать к лавке гребцов дона Хуана на место одного из убитых, а эспаду дона Хуана повесил у себя в каюте как трофей.
Для Хуана настали тяжелые времена. Приковали его между двумя запорожскими казаками с одной стороны и двумя с другой. Хуан не знал ни турецкого, ни тем более украинского языков. Однако уже через полгода Хуан не только понимал запорожцев, а и пытался объясняться с ними на их языке. Так что через год его разговор уже был такой же как и у запорожцев. Казаки научили его и турецкому языку.
Два года прошло в плавании по Средиземному и Эгейскому морям. Наконец галера зашла в Стамбул и оттуда направилась через Босфор в Черное море в Кафу на невольнический рынок, чтобы взять новых рабов: украицев и русских, — и привезти их на продажу в Стамбул. Тогдашняя Кафа — это современная Феодосия, куда татары и поставляли тогда ясак на невольничий рынок как тогда называли татары и турки попавших в неволю наших людей. Татары крымские и нагайские за время, когда они нападали на Украину, вывезли с Украины столько невольников, сколько жило тогда всех людей на Украине. Почему-то об этом сейчас украинские историки не сильно вспоминают. А почему? Не понятно.
Получалось, что Хуан все дальше и дальше удалялся от своей родной Испании, зато запорожцы все ближе и ближе приближались к своей родной Украине и к своей любимой Хортице, острову на Днепре перед порогами на котором была Запорожская Сечь.
И опять сильный шторм резко все изменил, а именно он загнал турецкую галеру почти к современной Евпатории, да так разыгрался, что турецкий капитан решил переждать его хоть в какой-то ближайшей бухте. Знал бы он чем ему это обернется, то боялся бы берега больше чем шторма. Все дело было в том, что в кромешной тьме спрятались от шторма несколько запорожских чаек с казаками, которые буквально незадолго перед штормом вышли из Днепровско-Бугского лимана для охоты на турок. Турки не заметили запорожцев, зато запорожцы хорошо видели турецкую галеру. И как только турецкая галера спустила все паруса, остановилась и отдала якоря запорожцы в кромешной тьме и полной тишине окружили ее и бросились на абордаж. Увидя лезущих на галеру со всех бортов запорожцев, турки сперва на несколько мгновений растерялись, а когда попытались обороняться, было уже поздно и сделать они ничего уже не могли. Запорожцы всех турок перебили, рабов освободили, одели и вооружили. Конечно Хуан тоже был освобожден, одет и вооружен. Хуан воспользовался случаем и вернул себе свою шпагу вместе с капитанским кошельком.
Захватив галеру, запарожцы сперва хотели ее затопить или сжечь, но вовремя передумали ведь запорожские чайки не смогли бы взять на борт всех бывших рабов и поэтому было решено доставить всех освобожденных на Украину на турецкой же галере. Пришлось бывшим невольникам снова сесть за весла и галера уже пошла не в Кафу за новыми невольниками, а повезла своих бывших невольников из турецкого рабства к свободе на Украину к Хортице. А, если бы бывших невольников высадили на Крымском берегу, то они снова бы попали в рабство к татарам, а затем и к туркам.
В то время турки еще не построили Очаковскую крепость, которая запирала выход из Днепровско-Бугского лимана запорожским чайкам в Черное море, и поэтому бывшая турецкая галера и запорожские чайки спокойно вошли из Черного моря в Днепровско-Бугский лиман, а затем по Днепру поднялись к Днепровским порогам, где уже можно было добраться по берегу и до Хортицы, то есть вернуться на Запорожскую Сечь.
Сколько же было восторга и радости, когда старые запорожские казаки встретили бывших рабов и своих старых товарищей, которых они уже давно считали погибшими. На этом празднике только Хуан был чужим, но не долго — за него вступились его товарищи по галере и предложили ему вступить в Запарожское братство. Хуан понимал, что не скоро увидит свою любимую Испанию и своих близких, что ехать ему в Испанию будет нужно через всю Европу, а для этого нужно много денег. Кроме этого за те годы, что он провел в рабстве, у него столько накопилось ненависти к туркам, что он сразу же согласился и попросил только, чтобы его приняли в тот же кош, к которому принадлежали его друзья-запорожцы по галере.
На казацком кругу Хуану пришлось сперва рассказать — кто он и откуда, а после того, как круг согласился принять новенького в казаки, новый член казацкого братства получил и новое имя. Очень часто в казаки просились беглые крестьяне из польских панских усадеб, которые не хотели сохранять свое старое имя, чтобы их польские владельцы не имели больше никакого права на бывших крестьян. Это правило со временем стало действовать на всех вновь принимаемых на Сечь.
Когда Хуан вошел в круг, поклонился по запорожскому обычаю на все четыре стороны и назвался — дон Хуан Антонио Перес из города Севильи в Испании; испанский идальго, то есть дворянин и матадор; сын дона Теодора Хосе Переса тоже испанского идальго и матадора, то тут же пошли вопросы: «И что за город Севилья и где эта страна Испания и кто такие идальго и матадоры?».
С Испанией и Севильей разобрались быстро, на то, что идальго — это испанский дворянин, ответили просто: «Забудь об этом — на Сечи все равны» — А вот с матадором произошла заминка. Хуану пришлось долго объяснять казакам, что такое корида, то есть бой быков; что это за испанское народное развлечение; кто такие и что они делают на кориде — тореадор, пикадоры и матадор. Короче Хуан как смог так и объяснил казакам что такое испанская корида. Рассказ его так заинтересовал казацкий круг, что казаки захотели чтобы Хуан им показал кориду.
Воля запорожского казацкого круга закон для всех, даже для гетьмана. Пришлось Хуану заняться организацией хотя бы приблизительной кориды. Для этого он пригласил в помощь двух своих побратимов по турецкой галере запорожских казаков Сову и Стрыбайхату. Все трое сели на коней, все казаки отошли подальше. Хуан взял свою шпагу, чтобы заколоть бычка. Сова и Стрыбайхата привязали красные тряпки на казацкие пики, пригнали из ближайшего стада молодого бычка и «корида» началась.
Сова и Стрыбайхата по очереди подъезжали к бычку и махали перед его мордой тряпками. Бычок удивленно смотрел и спокойно дожевывал свою травку. Казаки хохатали от души, Хуан выжидал; давая казакам насладиться необычным для Сечи зрелищем.
Среди казаков был казак Гопацюра, который получил свое прозвище за то, что очень любил танцевать гопака, танцевал его везде где только можно было и где никому и в голову бы не пришло танцевать. Надо отдать должное танецевал Гопацюра гопака лучше наших лучших танцоров из ансамбля имени Веревки, хотя весь мир удивляется нашему ансамблю.
Так вот Семен Гопацюра выскочил перед бычком и стал перед ним вытанцовывать в своих красных шароварах. Тем самым он стал играть роль тореадора, но при этом танцуя гопака.
Когда бычок набычился на Гопацюру и пошел его бадать, Семен отскочил в сторону, а потом вообще перескочил через бычка. Бычок недоуменно заматал головой.
Получилось смесь кориды и древнекритских игр с быком, сдобренная отменным украинским танцем. И Сова, и Стрыбайхата, да и Хуан хохатали вместе со всеми казаками от души так весело, что их хохот, наверное, было слышно и в Киеве.
Чтобы понять, что произошло дальше нужно кое-что объяснить. Бык в ярости не видит то, что у него под ногами, а корова видит. Поэтому то, что на кориде проделывают тореадоры с быком, они с коровой так спокойно не смогли бы проделать. Корова — не бык. Поэтому, когда Гопацюра просто стоя плясал перед бычком, бычок его видел, а, когда он стал плясать в присядку, то для бычка он исчез. Семен не знал этой особенности бычка и именно в этот момент Семен Гопацюра впервые придумал одно из лучших па гопака — это когда танцор не поднимаясь из присядки поочередно выбрасывает ноги в перед, а руки разводит в стороны и улыбается во весь рот как-будто это ему очень легко. Это па так красиво выглядело, что казаки закричали одобрительно: «Слава!» — Гопацюре за это его нововведение в танец. И представьте себе удивление, Гопацюры, когда бычок промчался мимо него, смотря совсем в другую сторону.
Семен застыл в присядке буквально на одной ноге от всего этого. Он такой реакции бычка не ожидал.
А в это время на другой стороне происходило следующие. Из-за угла куреня выехал на коне казак Петро Тримайхата. Петро даже будучи мертвецки пьяным мог ехать, но, если оказывался на ногах, то после хорошей пьянки в шинке или хате он обязательно выходил наружу и у ближайшего угла любого строения останавливался лицом к углу и обняв угол, засыпал по-йоговски, а после сна мог снова продолжать пить или идти куда угодно. За эту особенность его прозвали Тримайхата так как получилось что он держит хату. Тримайхата спешился и дойдя до угла куреня, обнял угол и заснул. Тримайхата был казаком высоким и одет был в ярко-красные шаровары, очень широкие и поэтому полыхавшие на ветру. Так вот именно эти шаровары и понравились бычку. На них он и помчался. А Тримайхата уже спокойно спал и его храп раздавался на всю округу.
Казаки обмерли — ведь еще немного и бычок так бы зазвездил по шароварам Тримайхаты, что тому мало бы не показалось. Сова и Стыбайхата даже на конях не успели бы спасти Тримайхату. Судилось это Хуану. Хуан лихо подскакал и одним ударом шпаги прямо в сердце убил бычка прямо за несколько метров от его цели. Бычок пробежал еще несколько шагов и упал буквально рядом с вожделенными шароварами. Тримайхата даже не проснулся, только храп его достиг таких «высот» до которых он никогда раньше и в будущем не добирался. На площади раздался всеобщий вздох облегчения и казаки закричали: «Слава!» — Хуану.
Так на Хортице в первый и последний раз была «Корида». А бык, хоть и был заколот по-испански, пошел на всеобщий украинский обед.
После «кориды» круг проголосовал за принятие Хуана в казаки тем более, что Стрыбайхата и Сова рассказывали, как хорошо Хуан дрался с турками и поручилсь за него. Дальше наступила очередь кошевого атамана, который сказал следущее: «Все теперь ты казак, клянись верой и правдой защищать свою новую родину и свой новый народ. Ну, а звать мы тебя будем не Хуаном, а Иваном по нашему. Твоего отца звали Теодоро — так будешь Федоровичем, а прозвище твое будет Заколко. Уж больно лихо работаешь ты своей шпагой» — На этом и остановились.
Хуана теперь уже Ивана побрили и постригли под запорожца, оставив ему запорожские усы и оселедець, то есть запорожский, казацкий чуб. И такой из него получился запорожець, что любо-дорого было посмотреть. Так началась у Ивана Заколко настоящая запорожская жизнь с походами, стычками, битвами и попойками. Все как у всех казаков. Со временем уже новые казаки и не подозревали, что Иван не родом с Украины. Прошло еще несколько лет и когда Иван стал уже реестровым казаком, судьба снова резко изменила его жизнь.
Иван был казаком в сотне своего побратима Петра Стрыбайхаты. Сам Петр был под 2 метра роста и 5 пудов веса и, если начинал танцевать гопака в шинке или хате, то бедное строение ходило под ним ходуном так, что казалось оно подпригивает вместе с Петром. За это он и получил в свое время свое прозвище. А второй побратим Ивана Хома Сова получил свое прозвище за то, что умел очень тихо ходить, видеть в темноте и ухать как сова.
Так вот однажды на Сечь пришло известие, что нагайские татары напали на Украину. Сотня Стрыбайхаты и пошла на перехват с заданием узнать вся ли нагайская орда пошла в набег или ее часть. Сотня проскакала сотню верст и уже на пути следования татар с ясырем залягла в одном довольно большом овраге, выставив дозорных. Костры не зажигали, ждали татар. И они появились вместе с ясырем: мужчинами, женщинами, девушками и детьми. Татар было человек 80 — не очень много. То ли они отстали от своих, то ли сами решили сделать набег, узнать потом было уже не у кого, так как казаки сперва стреляли, а потом и саблями порубали и убили всех татар, не стреляли потому, что не хотели шума.
Иван как всегда своей шпагой последнего татарина заколол как раз того, который вел девушку, мальчика и двух юношей. Казаки переловилил татарских коней, собрали оружие, вооружили мужчин и юношей, посадили их на татарских коней, а оставшихся женщин, девушек и детей посадили к себе на коней сзади. И поехали подальше от этого места, поближе к спасительному лесу, если за этим отрядом есть еще татары.
Иван посадил позади себя как раз ту девушку, которую спас. И только сейчас заметил как она красива: настоящая блондинка с синими-синими глазами, яркокрасными губами, красивыми чертами лица и очень ладной, стройной и красивой фигурой. Таких девушек он никогда не видел.
А каким взглядом она его одарила, когда он ее освобождал. Иван понял только сейчас. Сердце Ивана после Испании впервые екнуло. Когда же девушка, обнимая его чтобы не упасть с лошади, прижалась к нему и Иван ощутил ее тепло, голова Ивана закружилась. До этого с ним ничего подобного никогда не происходило. По дороге при скачке им пришлось преодолеть овраг и спускаясь вниз, при езде девушка невольно коснулась его шеи губами и не удержалась от поцелуя легкого-легкого, однако Иван сразу понял что впервые в жизни влюбился.
Короче, когда казаки доставили освобожденных к ближайшему украинскому городу, Иван признался в любви и попросил ее стать его женой. Наталка тоже призналась, что полюбила его еще тогда, когда он ее освобождал и дала свое согласие на брак. Мальчик, которого Иван освободил тоже, оказался ее младшим братом. На неделю Иван оставил Наталку с братом в одной семье. Вместе со своей сотней вернулся на Сечь, отпросился у атамана; выкопал спрятанное на Хортице золото и отправился к любимой.
Обосновались они в Полтаве, где позднее и была свадьба, на которой были все его побратимы запорожцы. Гуляли неделю. Потом был медовый месяц в своей хате. Потом Иван еще ни один раз бывал в походах со своим кошем. Но это не помешало им с Наталкой заиметь 3 сыновей и 3 дочек.
Брат Наталки, когда вырос, тоже стал казаком-запарожцем. А дети выросли и разбрелись по всей Украине от Запада до Востока. От Ивана Заколко и пошли Заколко на Украине, хотя нельзя сказать, что все Заколко только от него, ведь подобное прозвище мог получить и кто-либо другой на Сечи.
Примечания: Запорожская сказка
Автор текста Афонский О. Н, г. Ивано-Фракновск, Украина
Сказка посвящается Игорю Степановичу Закала в знак уважения и признательности.