Давным-давно в деревне, неподалеку от города Кэсона, жила бедная крестьянская семья. Муж работал на поле у богатого соседа, а жена пекла на продажу рисовые хлебцы. Так и жили они, сводя кое-как концы с концами.
И был у них сын Хан Сек Бон, которого они любили больше жизни. Дружно жила семья бедняка, пока не нагрянула на них непоправимая беда: отец тяжело заболел и умер. Умирая же, сказал он своей жене:
— Пусть наш сын будет ученым, и тогда все его станут уважать.
И жена пообещала мужу выполнить его последнее желание.
Когда Хан Сек Бону исполнилось семь лет, мать сказала:
— Пора выполнить волю отца. Десять лет предстоит тебе провести в учении. Ты познаешь за это время тысячу иероглифов, выучишь лучшие стихи, научишься медицине и прочтешь книги философов. После этого ты сможешь выдержать экзамен в Сеуле и станешь ученым, как хотел отец.
Хан Сек Бон ушел учиться в Кэсон, и мать осталась одна в своем маленьком домике. Никто в деревне лучше нее не пек рисовых хлебцев. Они были и вкусны, и красивы, всегда одинаковые, ровные, пышные. И поэтому все соседи покупали хлебцы только у нее.
Не было такого вечера, чтобы мать не думала о своем мальчике. Она скучала без него, горевала и плакала. По ночам мать высчитывала, сколько лет, месяцев и дней пройдет, прежде чем она увидит дорогого сына.
Но дней до встречи оставалось еще много.
И вот как-то вечером мать услышала близ чиби чьи-то шаги. Она открыла дверь и узнала своего сына.
Мать видела, что Хан Сек Бон измучен дальней дорогой, ей хотелось броситься к мальчику, прижать его к своей груди.
Но она не сделала этого. Она даже не улыбнулась своему сыну, только спросила:
— Почему ты вернулся раньше времени? Разве ты уже постиг все науки и можешь держать экзамен?
Хан Сек Бон не ожидал такого сурового приема от матери. Он заплакал и сказал:
— Я очень устал. Много десятков ли прошел я пешком и не ел со вчерашнего утра. Накормите меня, а утром я все вам расскажу.
Ах, как хотелось матери обнять своего сына, поцеловать его, накормить лучшим, что было в доме, и уложить на циновку! Но она ничего этого не сделала, а спросила снова:
— Разве ты уже постиг все науки, которые должен был познать за десять лет?
Сын ответил:
— Я изучил все науки, которые полагается пройти за десять лет, и потому вернулся к вам раньше времени.
— Тогда возьми кисточку, тушь, бумагу и напиши первые десять иероглифов, — сказала мать.
Когда сын вынул из мешочка, что висел у него на поясе, тушь и кисточку, мать задула огонек светильника и сказала:
— Ты будешь рисовать в темноте иероглифы, а я — печь хлебцы.
Через некоторое время мать воскликнула:
— Хлебцы готовы!
И с этими словами она вновь зажгла светильник. Хан Сек Бон показал матери свою работу. В темноте иероглифы вышли некрасивые, неровные, и в нескольких местах были даже кляксы.
Тогда мать сказала:
— Посмотри на мои хлебцы.
Хан Сек Бон посмотрел на хлебцы. Они были ровные, красивые, одинаковые, аккуратные, точно мать пекла их при ярком свете.
А мать положила на плечо сына руку и промолвила:
— Возвращайся в Кэсон и приходи домой, когда минует срок и ты будешь знать в совершенстве все, что полагается тебе знать.
Взмолился Хан Сек Бон:
— О, позвольте мне остаться хотя бы до утра! Я шел к вам не останавливаясь много дней и ночей, и нет у меня силы снова идти в такой далекий путь.
— Нет у тебя времени для отдыха, — ответила сурово мать. — Вот тебе на дорогу хлебцы — и прощай!
Пошел Хан Сек Бон в темноте по горным тропам. Тяжела была дорога в древний город Кэсон. Не раз преграждали ему путь горные потоки и завывали поблизости дикие звери.
Хан Сек Бон шел и горько плакал. Ему казалось, что мать несправедлива и жестока к нему, что она разлюбила его за те годы, что прожил он в Кэсоне.
Утром он развязал платок, в котором лежали хлебцы, и снова увидел, что хлебцы, испеченные в темноте, были прекрасны — один к одному, один к одному!
И тогда Хан Сек Бон впервые подумал: «Мать смогла в темноте выполнить хорошо свою работу, а я не смог. Значит, она делает свое дело лучше, чем я!».
Подумав так, Хан Сек Бон поспешил в Кэсон.
Прошло еще пять лет — и вновь мать услышала вечером шаги у своего домика. Она открыла дверь и снова увидела сына.
Хан Сек Бон протянул к матери руки, но мать сказала:
— Все ли науки ты постиг, что пришел домой?
— Все, — ответил сын.
И, вынув из мешочка бумагу, тушь и кисточку, он задул светильник.
Через десять минут Хан Сек Бон сказал:
— Можете зажечь светильник!..
Мать осветила комнату и подошла к сыну. Перед ней лежал лист бумаги, заполненный иероглифами. Иероглифы были все четкие, ровные, красивые, один к одному, один к одному!
И тогда мать воскликнула:
— Как я ждала тебя! Как я соскучилась! Дай мне насмотреться на тебя, дай мне прижать тебя к своей груди!
…Прошли годы, и Хан Сек Бон стал знаменитым ученым. Когда же ученики спрашивали его, как он стал таким ученым, Хан Сек Бон отвечал:
— Материнская любовь научила меня не щадить себя, делать все хорошо и честно. А кто делает все хорошо и честно, тот может стать всем, кем захочет.